У каждого времени свои герои. Советские героические плеяды были многослойны, потому что часть личностей, предназначенных к почитанию, навязывалась властями, отчего не всех этих людей уважали, точно так же, как всякие другие начальнические фантазии. Зато были герои, которых народ находил в глубинах собственной жизни, искренне возводя на пьедесталы. Были увешанные медалями партийные запевалы и были Высоцкий с Окуджавой, были помпезные спектакли о вождях, шедшие в полупустых залах, и был московский Театр на Таганке, на спектакли которого билетов было нельзя достать просто так.

Был футбол. Билеты продавались в уличных кассах, скамьи на стадионах стояли сплоченно, и там никто никого не боялся; можно было покричать, порадоваться и попечалиться от души, можно было оказаться самим собой без стеснения на целых полтора часа. В футбол играли народные герои, люди, имеющие нечто такое, что не зависело от партийного стажа, национальности и отношений с верховными вождями. На стадионы ходили куда с большим энтузиазмом, чем на обязательные демонстрации по поводу революционных праздников.

Киевское футбольное «Динамо» было предметом всенародной гордости всю последнюю треть XX века, даже дольше. Это была воистину народная команда, взявшаяся вроде бы неизвестно откуда, не имевшая понятия о том, что можно покупать игроков в далекой Бразилии, не нуждавшаяся в переводчиках для общения с тренерами. Это был «наш продукт», но куда совершеннее всяких телевизоров «Березка» с трескучими «Жигулями». И тренировали их замечательные «свои» тренеры - Маслов, Севидов, Лобановский...

О Валерии Васильевиче Лобановском надо говорить подробнее. Эту книгу, написал известный по обе стороны Атлантического океана знаменитый спортивный журналист Дэви Аркадьев, знавший великого киевского мастера футбола и не раз рассказывавший о нем. Хочу подчеркнуть, что во времена, когда верноподданное начальство Советской Украины искореняло в сознании населения республики не только национализм, но и само национальное чувство, «Динамо» Лобановского это чувство подпитывало и развивало. Оказалось, что мы не такие уж простаки из анекдоти про горилку и сало. Лобановский создавал самые совершенные в мире тренировочные методики; это до сих пор признается всемирно известными спортивными академиками. Команда киевского «Динамо» играла так, что «баварии» с «барселонами» почтительно раскрывали рты. Парни, воспитанные в спортивных школах Киева, Одессы или Луганска, никогда не державшие в руках западных миллионных контрактов, умели играть в футбол - именно играть, а не натужно отбывать на поле два тайма. Выпускник киевского политехнического института, инженер-теплотехник Лобановский как бы придумывал свой футбол с самого начала, изобретал игру, которой до него никто не знал и не видел. Лобановского всячески пытались впрячь, но так и не впрягли в официальные колесницы. Он никогда не выступал на митингах, не рассуждал вслух о политике, но зато много читал, декламировал наизусть стихи Пастернака, возил команду на спектакли в ленинградский театр к знаменитому режиссеру Товстоногову. Он воспитывал новых людей - и на футбольном поле, и вокруг поля - мы понимали, что можно проломить любую стену, если бесстрашно долбить ее.

Прочтите книгу Дэви Аркадьева и убедитесь, что будущие успехи российского, украинского, да и всего европейского футбола неотделимы от идей и дел Валерия Лобановского. Значит, можем!

Чуть больше месяца оставалось до Чемпионата Европы-88. По мере его приближения пресса, радио, телевидение усиливали внимание к главному футбольному празднику Старого Света. Репортажи о подготовке финалистов, очерки о футбольных звездах, интервью тренеров сборных и - прогнозы, прогнозы, прогнозы... Но в этом потоке информации почти не встречалось высказываний Валерия Лобановского. И еще тревожный симптом: на престижный международный турнир в Западный Берлин, впрочем, как и на некоторые контрольные матчи накануне финала европейского чемпионата, сборная Советского Союза вылетала без своего главного тренера...

Распространившиеся по Киеву слухи о «тяжелой болезни» Лобановского поползли и по другим городам страны. В иные дни кое-кто судачил о «безнадежном состоянии». Но слухи хоть и сродни мифам, однако в быту это часто реальность, с которой приходится считаться, и опровергать их удается лишь точной информацией.

Что же было в действительности?

27 марта на Республиканском стадионе-стотысячнике, заполненном почти до отказа, киевское «Динамо» проиграло очередной матч чемпионата страны московскому «Спартаку». Константин Бесков был доволен: его команде не так уж часто удавалось побеждать в Киеве. А Лобановский в тот грустный для него вечер вдруг почувствовал себя очень плохо. Причем настолько плохо, что утром следующего дня его госпитализировали. Диагноз: мерцательная тахиаритмия. Почти дне недели пролежал он в реанимационной палате. Правда, как рассказали мне лечащие врачи, Лобановского поместили туда вовсе не потому, что состояние его действительно было сверхкритическим. Просто как больной с нарушением ритма сердца он нуждался в лечении с применением технического оборудования, которое обычно имеется только в реанимационных отделениях.

Случилось так, что в дни болезни Лобановского, только что отпущенного долечиваться домой, редакция популярной у нас и за рубежом газеты «Московские новости» заказала мне интервью с главным тренером сборной СССР. Посоветовавшись с врачами и узнав от них, что состояние здоровья тренера вполне позволяет общаться, звоню к нему на квартиру. Трубку снимает жена Лобановского - Ада.

Как чувствует себя Васильевич? - спрашиваю ее.

Потихонечку, потихонечку...

А когда с ним можно побеседовать?

Попозже, попозже,- тихо говорит Ада. Недели через две-три. Сейчас я его оберегаю от всякого общения. Потому что могут разволновать какой-нибудь новостью, а после этого у него опять давление поднимется...

А если я - с интересным для него предложением?

Даже с интересным. Все общение пока только через меня. Так что говорите, а я все потом ему передам.

Позвонили сегодня из «Московских новостей»,- начал я...

Тут в трубке раздался щелчок, и я услышал хорошо знакомый голос. Так-так,- словно бы продолжая нашу беседу, вставил Лобановский. Ну, как вам это нравится! - Ада сокрушенно вздохнула,- Уже у себя снял трубку. Вот уж неугомонный...

Голос Лобановского показался мне довольно бодрым. И все же я понимал, что для него, человека отменного здоровья, очень редко до этого случая болевшего, угодить сразу в реанимационное отделение - это, наверное, стресс нешуточный. Должно быть, из желания хоть как-то его подбодрить я зачем-то принялся рассказывать Валерию о своем друге из Алма-Аты, который перенес уже два инфаркта, но, тем не менее, полон сил и оптимизма. Закончил же рассказ услышанным от этого друга изречением одного опытного профессора-кардиолога: «Каждый инфаркт - это путь к долголетию, ибо заставляет человека строго следить за своим здоровьем». Впрочем, я сразу понял, что Лобановский слушает меня не без доли иронии, но не перебивает из вежливости.

Вы же знаете, как я к себе отношусь,- спокойно сказал он. Постельный режим побоку. Сегодня уже провел тестирующую нагрузку. Но основная будет через неделю: велоэргометр под наблюдением врачей. Пока все идет нормально. Правда, я еще на препаратах, хотя они и сведены к минимуму...

Вероятно, многое зависит от типа вашей психики, от характера,- предположил я.

Психологически я отношусь к случившемуся спокойно,- сказал Лобановский. Просто давно уяснил, что с возрастом сопротивление организма будет ухудшаться, а не улучшаться. Так уж заложено природой, что чем дальше, тем хуже. Поэтому без паники воспринимаю все, что со мной происходит, и только прошу врачей давать объективную информацию о моем состоянии...

Записаться на прием

У каждого времени свои безумцы: памяти Арона Исааковича Белкина

А.И. Белкин

С некоторыми поправками, но не такими уж большими, как можно предположить, болезненно измененная психика повторяет все, чем живут люди на воле. И в тех же социальных параметрах.

Народы Севера сходят с ума не так, как народы Северного Кавказа. Интеллигентность просвечивается и в хаосе безумия. В 60-е годы больницы были переполнены «женами» и «невестами» Гагарина. В 40-е - «родственниками» Рокоссовского (почему-то к нему питал особую слабость наш контингент), Жукова, Конева. Но никогда ни мне, ни коллегам, которых я расспрашивал, не встречались «сыновья» или «братья» Сталина. Двух «сыновей» Ленина я помню: один из них поражал фантастическим сходством с вождем. Что касается Сталина, то ужас перед ним был так велик, что корректировал даже бредовые идеи.

Но данные явления достаточно поверхностные, хотелось бы поговорить о другом.

Кто-то сказал недавно, что в сталинскую эпоху свободно высказываться могли только умалишенные. Это неправда. Если в бреду звучала крамола, больного немедленно убирали. Куда - было тайной даже для врачей . Да они и не стремились ее отгадывать. Слишком таких пациентов боялись. Старались соприкасаться с ними поменьше, если можно было, то к ним вообще бы никто не подходил. Страшились провокаторов, а еще больше - еретических мыслей, услышанных из уст умалишенных.

Представления о психической норме были узкими и жесткими. Шаг вправо, шаг влево от узаконенных стандартов поведения и мировосприятия расценивался однозначно: человек болен. Не может работать в одном для всех режиме? Болен! Не вписывается в коллектив? Болен! Удивляет окружающих причудливыми интересами? Ну тут вообще говорить не о чем! Психическое расстройство внушало какой-то мистический страх , и не только ввиду конкретной опасности (ударит, убьет, подожжет). Какую-то тревожную, тоскливую реакцию выдавала сама подсознательная сфера.

Состояние одних было чисто реактивным: психика не выдержала потрясения. Несколько дней на больничном - и они придут в норму.

Но три «случая» меня буквально ошеломили. Я увидел перед собой настоящих больных, со всеми признаками и проявлениями болезни, с мышлением, при котором проблематична не только высокая управленческая, но и любая умственная деятельность. И нет никаких сомнений в том, что больны эти люди очень давно. Как же могли столько лет не замечать этого окружающие, подчиненные и еще более высокое начальство?

Вообще-то я не сегодня понял, что руководящая работа более снисходительна к недостаткам интеллекта, чем рядовое исполнительство: умело бы должностное лицо толково использовать своих помощников, секретарей и референтов. Но не до такой же степени!

Больной, которого я близко знаю, возглавил совместное предприятие. «Горит» на работе: заключает сделки, пробивает какие-то безумные проекты. Раньше он носил бы их в папочке по кабинетам и засыпал инстанции жалобами, теперь имеет возможность сам все осуществлять. Недавно вернулся из Европы. Морочил солидным людям головы, сорил деньгами, однако привез новые контракты, Я спросил его напрямик: как могли его партнеры не увидеть очевидного. «А они считают, что мы тут все такие - со странностями. А что я много потратил, так это мне в плюс: значит, я фигура. За это только больше уважают».

В науке, как и в деловой жизни, сейчас больше простора для всевозможных инициатив. Открываются новые центры, складываются ассоциации, рождаются авторитеты. И увы - та же картина.

Попадаю на академическое заседание. На трибуне женщина. Говорит, что ежедневно связывается с космосом и космические силы сообщают ей обо всем, что будет. Данное явление в психиатрии имеет точное название - парафренный бред. Но серьезные люди, собравшиеся в зале, внимают ей, затаив дыхание. А выслушав, начинают засыпать вопросами: что там, наверху, говорят о нашем президенте? И каковы прогнозы на предстоящую зиму и в отношении погоды, и в отношении голода?

А как бы вы восприняли доклад, прочитанный в центре народной медицины? В нем шла речь о Тибете, о чудодейственных возможностях его климата, трав. Люди там живут по 700, 800 лет, говорил докладчик, он сам имеет дело с такими, и это не предел - спокойно можно продлить век и до 1000 лет и более. В отличие от «космической дамы» речь этого человека выглядела самой обычной. Но опять меня больше всего поразила простодушная неразборчивость слушателей. Их только одна проблема занимала: как проехать на Тибет. Если бы я осмелился проявить недоверие к сказанному, меня бы просто растерзали.

А знахари, экстрасенсы? А новоявленные вероучители? Их облик, речь, жесты, ужимки часто бывают настолько красноречивы, что и профессионалом быть не нужно. А народ к ним валит валом. И ведь не пустяками люди рискуют, а вверяют безумцам собственное здоровье, приводят к ним детей. Самая надежная защита - инстинкт самосохранения - и тот перестал срабатывать.

Что же касается политики, то и здесь есть множество подобных примеров.

Уравнивая больных и здоровых в правах, закон тем не менее «не теряет чувства меры». В нем предусмотрен перечень занятий, которые не допускают серьезных психических отклонений. Это разумно и необходимо. Но нельзя составить перечня, в который вошли бы все случаи и ситуации, требующие контроля и естественных ограничений. И нельзя повсеместно расставить контролеров. Рассчитывать можно только на культуру общества и на здравомыслие граждан. Пока они не возобладают, ощущение страшного сна не пройдет. И будет сохраняться обстановка повышенной опасности.

Если тут и можно себя чем-то утешить, то только тем, что это не единственное серьезное испытание, ожидающее нас на пути к свободе.

Что такое нормальное поведение? Один и тот же поступок в одной ситуации воспринимаете как должное, в другом - как сигнал к вызову перевозки.

Что такое нормальный человек? Или, точнее, что такое ненормальный? Существуют симптомы, на основании которых ставится подобный диагноз. Любой из них может проявиться в отдельные минуты у людей, несомненно, здоровых и крепких то ли в ответ на какие-то провоцирующие обстоятельства, то ли вообще непонятно почему. Он такой, потому что жизнь у него такая, или жизнь у него такая, потому что он такой - только очень молодым психиатрам может казаться, что ответ всегда у них наготове.

3 октября я был у Белого дома, несколько часов провел в возбужденной толпе. Больных в строгом смысле слова (а хроническое психическое расстройство определяется и по внешности) не видел. Но кто скажет, что эти люди, старые и молодые, в этот момент были нормальны, включая, кстати, и милиционеров, которых тоже захватила и поволокла за собой стихия иррациональности?

Многое зависит от того, кто выносит приговор, что вкладывается в понятие нормы. Например, по-разному могут оценить сборник рассказов молодого писателя, рассчитанный на литературных «гурманов». Те, кто уверен в себе, не усомнятся и в авторе. А человек с более простым интеллектуальным устройством вполне может после первых трех страниц покрутить пальцем у виска.

Другой пример. Недавно одна женщина привела к нам в клинику своего мужа, встревоженная странностями в его поведении. Его осмотрели хорошие специалисты и пришли к выводу, что налицо бред преследования: живя в семье, он питается только тем, что сам купил и приготовил, все запирает, без конца проверяет замки и всех уверяет, что теща хочет его отравить. Случай классический. Но вот в клинику наносит визит эта самая теща, и мы видим, что она действительно люто ненавидит зятя. Если могла бы погубить его безнаказанно, то сделала бы это давно. Где же картина болезни?

Норма - это слово обнадеживает. Но если представить себе, что в одном чудесном месте собрались «стопроцентно правильные» люди, то это было бы не только очень немногочисленное сообщество, но и еще невыносимо скучное и крайне непродуктивное. Вряд ли туда попал бы хоть один человек с творческими потенциями. Освободившись от своих нездоровых и не вполне здоровых собратьев, часто и в самом деле утомительных, раздражающих, бедные нормальные люди были бы обречены воспроизводить то, что «подарили» им когда-то безумцы. И никакого искусства у них точно не было бы, за исключением самых пошлых и эпигонских его разновидностей.

Однако не у меня одного сейчас такое ощущение, что и без того нетвердая граница между ясностью и помутнением рассудка еще больше заколебалась и сдвинулась. Допустим, бесконечные вариации на тему о безумном мире, о том, что все мы сошли с ума, можно принять не более чем за проявление черного юмора (хотя, строго говоря, такая манера острить тоже симптом своего рода). Но еще раз вернемся к московским событиям: почти все, кто описывает свои ощущения, не сговариваясь, повторяют одно и то же: испытывали чувство нереальности происходящего, будто оказались в дурном сне.

Как врач, могу сказать: с такими вещами не шутят.

Статья была напечатана в газете «Культура» от 18 декабря 1993 г.

Речь идет о попытке государственного переворота в октябре 1993 г. - Прим. ред.

Последние лет пять у меня было очень двойственное отношение к дню Победы. С одной стороны, официоз, фальшь, глупость. С другой стороны, искреннее сопереживание тем уже далеким событиям.

После вчерашнего 9 мая эта двойственность практически исчезла. Сложился праздник, по стилистике и ритуалам мало чем отличающийся, например, от 8 марта. В женский день клянемся в любви к женщинам, а в день Победы окружаем заботой ветеранов. И в любви, и в заботе очень много показного и неискреннего. 9 марта женщины из принцесс почти одномоментно превращаются в тех, кто вместо мужчин «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет»… А ветераны после праздника погружаются в привычное состояние по большей части одиноких стариков.

Если ритуальной принадлежностью 8 марта является мимоза, то для 9 мая такой принадлежностью стала георгиевская лента. Если 8 марта женщины стараются похвастать обновками своего гардероба, то на 9 мая взрослые и дети примеряют на себя наряды «аля солдатское обмундирование». Надо отметить, что дети очень симпатичны в солдатской форме, чего не скажешь о взрослых. Другими словами, для праздника дня Победы складывается своя атрибутика, которая существует в параллельном мире и непересекающаяся с теми событиями, что случились более семидесяти лет назад. Поэтому нет ничего удивительного, что георгиевская лента это и конфеты, и тапочки, и автомобильные диски. Это никакое не кощунство, а просто в худшем случае отсутствие вкуса. Не более того. Так устроен человек, что как бы его не заставляли, он не может жить событиями семидесятилетней давности.

Единственная связующая нить с теми событиями живые участники войны. Время не обманешь. Их ряды резко поредели. Еще несколько лет и их практически не останется. Двойственность исчезнет. Верх возьмет официоз. Есть ощущение, что нынешней власти хочется, чтобы ветераны жили вечно. И власть можно понять. Без участников войны 9 мая окончательно превратится в аналог женского дня.

В начале 80-х годов 9 мая мы с маленькой дочерью ежегодно ходили к Большому театру, который был одним из мест встреч участников войны. Эти походы были искренним сопереживанием тем годам. Мы видели настоящих героев с россыпью боевых наград, а не с современными «цацками» за «боевые заслуги». Большинству из них было всего 60 или чуть более лет. Они громко радовались встрече, пели, выпивали. Именно они помогли мне ощутить дух праздника Победы.

Вчера я бродил по местной площади, где традиционно собираются на день Победы. Было множество пожилых людей с разным количеством наград. Среди наград мало у кого была медаль «За Победу над Германией». Эта совсем не боевая медаль дает право считаться участником войны. Не сомневаюсь, что все эти старики прожили достойную и, возможно, тяжелую жизнь. Но они не участники войны, хотя им очень хочется быть причастной к ней. Ведь в этот день им уделяется столько внимания. Любому поколению стариков хочется внимания. Так уж устроена их жизнь.

Мой отец, который умер более пятидесяти лет назад, наверное, тоже бы считался ветераном Великой отечественной войны. Нужная медаль у него имелась. Но можно ли его считать участником войны?

«В период обучения в Академии проходил войсковую практику на Волховском фронте в течение декабря 1943 -января 1944 в 14 воздушной армии в должности механика по вооружению», — писал мой отец в своей автобиографии. Вот и вся его война. Тогда он не считал себя участником войны. Не знаю, как он повел бы себя, доживи до сегодняшнего времени.

Мне кажется, что «притягивание за уши» в ветеранов войны обесценивает подвиг тех, кто погиб или физически не дожил до сегодняшнего дня. У каждого времени свои герои, а история не терпит фальши. Особенно тогда, когда прошлое замена будущему.

Последние лет пять у меня было очень двойственное отношение к дню Победы. С одной стороны, официоз, фальшь, глупость. С другой стороны, искреннее сопереживание тем уже далеким событиям.

После вчерашнего 9 мая эта двойственность практически исчезла. Сложился праздник, по стилистике и ритуалам мало чем отличающийся, например, от 8 марта. В женский день клянемся в любви к женщинам, а в день Победы окружаем заботой ветеранов. И в любви, и в заботе очень много показного и неискреннего. 9 марта женщины из принцесс почти одномоментно превращаются в тех, кто вместо мужчин «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет»… А ветераны после праздника погружаются в привычное состояние по большей части одиноких стариков.

Если ритуальной принадлежностью 8 марта является мимоза, то для 9 мая такой принадлежностью стала георгиевская лента. Если 8 марта женщины стараются похвастать обновками своего гардероба, то на 9 мая взрослые и дети примеряют на себя наряды «аля солдатское обмундирование». Надо отметить, что дети очень симпатичны в солдатской форме, чего не скажешь о взрослых. Другими словами, для праздника дня Победы складывается своя атрибутика, которая существует в параллельном мире и не пересекающаяся с теми событиями, что случились более семидесяти лет назад. Поэтому нет ничего удивительного, что георгиевская лента это и конфеты, и тапочки, и автомобильные диски. Это никакое не кощунство, а просто в худшем случае отсутствие вкуса. Не более того. Так устроен человек, что как бы его не заставляли, он не может жить событиями семидесятилетней давности.

Единственная связующая нить с теми событиями живые участники войны. Время не обманешь. Их ряды резко поредели. Еще несколько лет и их практически не останется. Двойственность исчезнет. Верх возьмет официоз.Есть ощущение, что нынешней власти хочется, чтобы ветераны жили вечно. И власть можно понять. Без участников войны 9 мая окончательно превратится в аналог женского дня.

В начале 80-х годов 9 мая мы с маленькой дочерью ежегодно ходили к Большому театру, который был одним из мест встреч участников войны. Эти походы были искренним сопереживанием тем годам. Мы видели настоящих героев с россыпью боевых наград, а не с современными «цацками» за «боевые заслуги». Большинству из них было на тот момент всего 60 или чуть более лет. Они громко радовались встрече, пели, выпивали. Именно они помогли мне ощутить дух праздника Победы.

Вчера я бродил по местной площади, где традиционно собираются на день Победы. Было множество пожилых людей с разным количеством наград. Среди наград мало у кого была медаль «За Победу над Германией». Эта совсем не боевая медаль дает право считаться участником войны. Не сомневаюсь, что все эти старики прожили достойную и, возможно, тяжелую жизнь. Но они не участники войны, хотя им очень хочется быть причастной к ней. Ведь в этот день им уделяется столько внимания. Любому поколению стариков хочется внимания. Так уж устроена их жизнь.

Мой отец, который умер более пятидесяти лет назад. Проживи дольше, наверное, тоже бы считался ветераном Великой отечественной войны. Нужная медаль у него имелась. Но можно ли его считать участником войны?

«В период обучения в Академии проходил войсковую практику на Волховском фронте в течение декабря 1943 –января 1944 в 14 воздушной армии в должности механика по вооружению», - писал мой отец в своей автобиографии. Вот и вся его война. Тогда он не считал себя участником войны. Не знаю, как он повел бы себя, доживи до сегодняшнего времени.

Мне кажется, что «притягивание за уши» в ветеранов войны обесценивает подвиг тех, кто погиб или физически не дожил до сегодняшнего дня. У каждого времени свои герои, а история не терпит фальши. Особенно тогда, когда прошлое замена будущему.