17 сентября 2017 года ушел из жизни Федор Ефимович Василюк, доктор психологических наук, профессор, главный научный сотрудник лаборатории консультативной психологии и психотерапии ПИ РАО, заведующий кафедрой индивидуальной и групповой психотерапии МГППУ, президент Ассоциации понимающей психотерапии. Сегодня, в день отпевания и похорон раба Божия Феодора, сайт Православие.Ru публикует интервью психотерапевта, данное нашему порталу 3 года назад.
О том, нужны ли знания психотерапии священнослужителям и об опыте преподавания психотерапии студентам - беседа с Федором Ефимовичем Василюком, психотерапевтом, доктором психологических наук, профессором, заведующим кафедрой индивидуальной и групповой психотерапии Московского городского психолого-педагогического университета.
- Федор Ефимович, насколько я знаю, ваши занятия в университетах, где вы преподаете, посещают и священнослужители. Расскажите, пожалуйста, об этом.
Такие случаи не так уж часты, но, тем не менее, нас радует, когда священники оказываются на занятиях по психологии и психотерапии. В частности, мне вспоминается один подмосковный протоиерей. Он объяснял свой интерес к психологии так: «Я не собираюсь становиться профессиональным психологом, я - священник. У меня очень много задач на приходе, школа, социальное служение, работа с семьями детей, и мне нужны разные специалисты - и психологи в частности. Я хочу понимать, что они могут, я хочу управлять со знанием дела этим процессом, и поэтому я получаю такое углубленное образование». Вот один из мотивов.
- А зачем другим нужна была психотерапия?
Могу вспомнить еще одного московского священника, который у нас сейчас проходит длительную программу. Он, прежде всего, хотел бы углубить и, может быть, сделать более точным способ ведения духовных бесед с прихожанами. Ему кажется, что в детской, семейной и во взрослой психотерапии он найдет какие-то инструменты, которые сможет встроить в свое священническое служение, в душепопечение.
- Вообще-то пастырское душепопечение и психотерапия - это не одно и то же.
Не анализировать и давать советы, а соучаствовать в переживании человеком какой-то его беды, проблемы.
Это палка о двух концах, потому что психология может иногда мнить себя такой самодостаточной, помогающей как бы от самой себя. А душепопечение церковное все-таки строит так эту работу помощи, чтобы призывать Господа участвовать, соучаствовать в этом, в преодолении беды, кризиса, в семейных неурядицах и т.д. Вот, мне кажется, кардинальное отличие.
- Расскажите, пожалуйста, о вашем курсе, который вы читали семинаристам.
Он занимает в целом, на базе высшего психологического образования, три года - подготовка по «Понимающей психотерапии». Мы исходим из того, что в психотерапии мы встречам человека, находящегося в кризисе, в какой-то безысходной ситуации, в ситуации невозможности, когда он ничего не может сделать со своей бедой, утратой, каким-то предательством. Сделать уже ничего нельзя, сбылось… Беда какая-то случилась, но жить надо. И что человеку остается? Ему остается - пережить эту ситуацию. Пережить - значит, совершить такую душевную работу, которая переосмыслит какие-то ценности, свои установки, отношение к жизни. Вот эта работа переживания и является в «Понимающей психотерапии» главной, поэтому дело психотерапевта состоит тогда не в том, чтобы проанализировать и дать советы, рекомендации и т.д., а чтобы соучаствовать в этой работе переживания. И то, что делает психотерапевт, мы называем термином «сопереживание». Это не только эмоциональный отклик, но и интеллектуальное соучастие, это и включение в анализ его ситуации. Сопереживание - это всё то, что делает терапевт для помощи человеку в его переживании. Вот главный смысл, а метод, которым это делает человек, - это метод понимания. Со студентами мы осваивали базовые приемы понимания другого человека. Оказывается, это не самая простая вещь; может быть, даже самая сложная - понимание. Вот чему был посвящен курс - такому алфавиту приемов понимания другого человека, находящегося в беде.
- И чего в итоге удалось достичь за такой короткий курс?
Ну, я думаю, эту азбуку студенты усвоили. Может быть, вы помните - а я помню - ту радость, когда вдруг впервые на улице из букв, которые ты уже знаешь, складывается слово. Были просто буквы, а теперь - слово! «Хлеб», читаешь, «Молоко». Это большая радость. Мне кажется, студенты не только эти буквы освоили, но и научились «Хлеб» и «Молоко» читать. Они встали на первую ступеньку такой профессиональной психологической помощи.
- Насколько успешно они этого достигли, не имея психологического образования?
Здесь были свои трудности, но семинаристы их блестяще преодолели. Конечно, целый ряд понятий требует какой-то подготовки, чтения книг. Но, тем не менее, отсутствие этих знаний в данном случае можно было компенсировать за счет двух, мне кажется, вещей. Во-первых, за счет логики. Все-таки курс читался семинаристам-выпускникам, это были ребята с очень хорошо поставленным мышлением. Это важно - уметь хорошо думать. У них организованный такой ум. А второе: они достаточно чуткие эмоционально. Вот, собственно, наличие ума и сердца и позволило преодолеть дефицит образования в области психологии. Поэтому я доволен результатом.
Федор Ефимович, чем в вашем восприятии отличаются семинаристы от студентов-психологов светских университетов?
Конечно, в университетах не начинается лекция с «Царю небесный…» Но это внешнее, казалось бы, отличие накладывает свой отпечаток и на внутреннее пространство общения. Студенты обычных университетов кажутся более открытыми; студенты семинарии вначале - такими более замкнутыми, как будто бы у них мундирчики застегнуты на все пуговицы. Студенты обычных университетов более эмоционально оживлены, а студенты семинарии… чувствуется, что в них много чувств, эмоций, жизни эмоциональной, но она как будто бы как в атомном реакторе кипит, такая сдерживаемая. Воды может быть много и у студентов светских заведений, и у студентов семинарии, но там вода расплескана повсюду, а тут она в колодец собрана и ощущение большей глубины.
- А что на вас произвело наиболее, может быть, яркое впечатление?
Для меня оказалось некоторой неожиданностью то, как в самом начале курса многие семинаристы, которым нужно было откликнуться на какую-то жалобу условного пациента, вдруг начинали говорить маленькую проповедь, наставления, объяснения, почему из-за греховности так с людьми случается. В этом был иногда такой избыток, на мой вкус, назидательности… Но это довольно быстро прошло. Меня поразило, как быстро они прошли за несколько занятий этот путь к разрешению себе более открытого, свободного, живого общения в такой ситуации, которая будет у них встречаться каждый день, когда нужно будет кого-то поддержать.
Во время перерывов и после занятий, я знаю, студенты задавали вам вопросы, подходили к вам. Что они спрашивали?
Вопросы были самые разные. Один из студентов - как раз это случай, когда такая дисциплина не достигает каких-то нечеловеческих пределов, и они остаются просто людьми, просто мальчишками молодыми, и слава Богу! - так вот, один из студентов на лекции задал вопрос, а потом, пока мы обсуждали другие вопросы, заснул. И когда я подошел к ответу на его вопрос, я попросил семинаристов, сидевших рядом, чтобы они его разбудили. Они его разбудили. Он, бедный, очнулся, и я сказал: «Я теперь отвечаю на ваш вопрос, на минутку подержите себя в бодрственном состоянии». Ответил и говорю: «Ну, а теперь можете дальше продолжать спать». Человек устал, видимо. Но тут он подошел с вопросом очень личным. У него есть какой-то дефект, своя особенность речевая, которую он хочет исправить как будущий священник, потому что он понимает, что ему надо проповедовать. И он попросил, чтобы я ему посоветовал коллегу, психолога, который бы помог ему с этими речевыми особенностями побороться, справиться. То есть это были такого рода очень личные иногда вопросы, направленные на помощь. Были и такие: откуда пошла и зачем она нужна? не претендует ли она на то, чтобы заместить Церковь? и подобные. Такие острые, важные, живые вопросы. Так что спасибо большое за возможность провести этот курс.
О выдающемся христианском психологе Федоре Ефимовиче Василюке вспоминает его ученица и коллега Марина Филоник – психолог, психотерапевт, член Совета Ассоциации Понимающей психотерапии.
Он родил меня в психотерапию
Марина Филоник
В 1999 году я поступила на психологический факультет бывшего Ленинского пединститута, хотела быть психологом-консультантом, наивно думала, что там меня этому научат (там не учили практике, хотя я еще застала хорошую базу в плане высшего психологического образования).
Мне повезло, в вузе я была воспитана в академической среде, но, в связи со случившимся тогда же воцерковлением, искала авторов, работавших в направлении, которое сейчас называют христианской психологией. Читала книги Бориса Сергеевича Братуся, например.
Конечно, знала и про Василюка, но довольно мало. Однако, вышло так, что поступила именно в аспирантуру МГППУ, где Федор Ефимович был деканом. Потом случайно попала на семинар, в котором он принимал участие. Помню как почти сразу после семинара на ступеньках между этажами мы разговорились и он стал звать меня работать на факультет. Это было странное предложение, потому что к тому времени я работала HR-специалистом в маркетинговой компании. Я тогда думала: “Ну кто я и кто Василюк? Зачем я ему нужна? Тем более, что за несколько лет до этого я сама просилась к нему уже не помню в качестве кого, и он повел себя очень дистантно”.
А теперь он почему-то долго уговаривал, зазывал, если не сказать, заманивал, работать на факультет. И постепенно это случилось: сначала я работала на полставки, потом ушла из фирмы совсем… Главное, я к нему как-то не рвалась тогда. Он сам высмотрел, выбрал, заманил… и родил меня в психотерапию.
Вообще, когда-то ж я шла на психологический факультет с мотивацией быть практическим психологом, то есть помогать людям. Но к концу учебы, будучи уже человеком православным, я небезболезнно, но в итоге уверенно решила, что в моем случае занятия психотерапией будут входить в противоречие с моими представлениями и принципами о духовной пользе людям. Категорически отказалась от этой идеи, решив, что наука, преподавание – возможно, а практиковать – увольте, точно не буду.
А потом была мастерская «Понимающей психотерапии», куда Василюк меня пригласил. Я шла на его мастерскую в сомнениях, почти нехотя, скрепя сердце, вновь испросив благословения у духовника. Но все то, что я услышала там, оказалось настолько созвучно мне, это можно назвать переживанием абсолютного ДА. Это было настоящее зачатие и роды в профессию.
Меня так «рвануло», что едва закончив первую ступень обучения, хотя это и не принято, я начала консультировать при службе «Милосердие». Резко и неожиданно случилось то, о чем так долго молилась: «Скажи мне, Господи, путь, в онь же пойду». Благодаря Федору Ефимовичу я стала делать это и занимаюсь психотерапией по сей день.
Он говорил из огромной внутренней глубины
Если кто-то просил его молитв, он очень серьёзно включался. Я слышала об этом от других, а потом увидела сама его молитвенное участие, когда . Федор Ефимович очень включался в даты смерти родителей, и каждый год я знала, что в эти дни он молится вместе со мной. А потом у меня были новые беды, тяжелая реанимация, но всякий раз он снова и снова откликался, как и на беды всех, кто к нему обращался. Каждый раз для человека, попавшего в сложную ситуацию, он устраивал на факультете сбор денег в конверте. Со стороны кажется, что это простая и очевидная вещь, но именно это очень характеризовало Федора Ефимовича. Такая вот удивительная черта.
Последний раз, весной этого года, я тяжело заболела, а Василюк сам давно и тяжело болел, но об этом старался не говорить. Он не мог уже собрать, как обычно, «конверт», и просто перевёл мне личные деньги с карты на карту. Мне многие помогли тогда очень, месяц я жила на деньги, которые приходили мне – я порой не знала от кого, и сейчас очень всем благодарна – я тогда не могла работать. Но маленькая деталь – его сумма была самой большой среди остальных пожертвований. Уверена, что если бы он мог сделать это безымянно, он бы сделал так, чтобы я не знала о его сумме. Просто он уже сам сильно болел.
У него был фантастический уровень энергии, удивительная бодрость, которая не покидала его до последнего. Я не знаю, откуда он черпал энергию и силы, тем более, что не имел перерывов в работе. Он был деканом, часто уходил с факультета последним. В его расписании не было пауз, он работал нон-стоп и не имел даже минуты, чтобы пойти поесть. Какой-то бестелесный дух. Чашку чая выпьет и бежит дальше. Студенты, ректор, заседания, аспиранты, дневное отделение, вечернее, магистранты… и все это до бесконечности.
Но если ты попадал к нему на приём, если вдруг получал уникальную возможность вместе перекусить, да даже просто вместе спуститься по лестнице на несколько этажей в стенах МГППУ, пройти три шага от университета до метро Сухаревская, то эти минуты и секунды, что он присутствовал с тобой – были присутствием на двести процентов. Не важно, обсуждался ли личный вопрос, или вопросы науки, диссертация, гранты, упражнения для студентов (а я много лет проработала бок о бок с Федором Ефимовичем как преподаватель мастерской «Понимающей психотерапии»). Эти минутки были временем абсолютной включенности и полноты присутствия. Он был с тобой – здесь, весь. И из этой глубины присутствия рождались слова, которые становились для тебя очень важными.
Помните, как в псалмах говорится: «Из глубины воззвах к тебе, Господи». Федор Ефимович говорил из огромной внутренней глубины и потому его слова попадали в твою собственную глубину. Это совместное присутствие было одним из самых дорогих чувств, которые люди испытывали рядом с ним.
Это было похоже на то, как описывают владыку Антония Сурожского, который имел свойство присутствовать с каждым так, будто этот человек единственный и уникальный в целом мире. Владыка к этому открыто призывал, а Федор Ефимович – следовал. Тем более, что глубоко любил и почитал владыку Антония. У них была какая-то личная и особая связь.
Иногда я обращалась к нему по личным вопросам, как к родителю и, если позволено так говорить, как к духовнику. Василюк был для меня авторитетом как христианин, как духовное чадо отца Виктора Мамонтова, как человек глубокой внутренней вертикали. Я обращались к нему с вопросами, с которыми больше не к кому пойти. Моя мама умерла, когда мне исполнилось пятнадцать, потом умер отец. И в моем мире Федор Ефимович стал родительской фигурой. Он был мне матерью, потому что имел такое принятие и эмпатию, которые обычно дают мамы. Он был мне отцом, потому что в отношении меня имел трезвую, твердую, уверенную позицию при этом совершенно бережную. Его поддержку я получала во все сложные и критические моменты на протяжении времени, что мы были знакомы и работали вместе. Я всегда обращалась к нему – это могли быть смс, звонок, встреча – и он каждый раз откликался и вовлекался.
Федор Ефимович был родительской фигурой для многих моих коллег на факультете, в мастерской. Поэтому так сильно сейчас все мы переживаем сиротство. Другой фигуры такого масштаба – нет. Даже рядом, даже примерно, даже с отрывом – нет.
Он помогал людям подняться
У него было удивительное свойство не только помогать молитвенно или материально, а сочувственно включаться в судьбу конкретного человека, что называется «прибирать убогих». Было немало случаев, когда обнаруживая человека в критической ситуации, раздавленного жизнью, он брал его за руку и поднимал, приближал к себе и через это происходила реабилитация.
Ему близка была идея трудотерапии в том хорошем смысле, когда дают не просто личностную поддержку, не рыбу, а удочку. В тяжёлой ситуации он мог запросто взять работать кого-то на факультет, хотя это казалось не вполне уместным. Или, например, пригласить на обучающую программу. К этому было неоднозначное отношение наших коллег, ведь мы же вместе боремся за качество образования, а тут в группе оказываются странные люди.
Но дать шанс человеку, никого не отвергнуть – это было очень в духе Василюка. «Надломленной тростинки Он не переломит и дымящего льна не погасит….» (Мф.12:20). Федор Ефимович обязательно давал человеку шанс, если это было в его силах. Особенно, если это касалось людей из церковной среды. В учебной группе запросто могла оказаться тетушка, которая трудилась за свечным ящиком, или вдруг какой-нибудь священник, далекий от психологии и психотерапии.
Вера в человека у Федора Ефимовича была всегда немножко выше, чем сам человек ростом. Это можно сравнить с педагогическим принципом: смотреть не на того, кем человек является сейчас, а на того, кем он может быть и кем может стать. Этот взгляд на вырост повышает шансы вырасти. И все эти «убогие» вдруг оказывались, благодаря Федору Ефимовичу, в обучающих программах, в магистратуре, на бакалавриате, в мастерской и даже среди нас, коллег, на работе. Федор Ефимович давал сложным людям самую простую работу и это была трудотерапия и самая действенная программа реабилитации.
Ну зачем, спрашивается? Это же слабые сотрудники, а с точки зрения бизнеса, вообще бесполезные и странные люди. Но в этом невероятном доверии к людям и состояло ценностное отношение Василюка к человеку, позволяющее не просто поддержать, а возвысить человека, чтобы он смог стоять на ногах сам. И это было очень созвучно взгляду владыки Антония.
Но, конечно, не поймите меня неправильно, все это было без крайностей – он все же видел реальные возможности человека, то есть сотрудники таки работали, а студенты таки учились. И факультет большей частью состоял все же из очень серьезных профессионалов.
Учитель передает не только знания, а себя самого
Его концепция уровней, регистров, своего рода слоев сознания – один из примеров того, как географическое прошлое отражалось на концептах его школы. Такое ощущение, что Василюк был полностью, по уши в психотерапии в широком смысле этого слова. У него не было много клиентов – психотерапевтическая практика не являлась главным видом его деятельности. Масштаб был гораздо шире.
Наука и образование – вот главная забота и личная боль Федора Ефимовича. Он мечтал, чтобы образование было качественным, и из-под его крыла в итоге выходили серьезные специалисты, мы выпускали и планируем выпускать штучный продукт. Он не гнался за массовостью, зато заботился о качестве, продуманности, соотнесенности программ, о методологии обучения и практики. Конечно, он сам читал блестящие лекции и проводил настоящие мастер-классы (от слова Мастер), но даже не они, а наука и образование как таковое, курирование исследовательских грантов и создание серьезных образовательных продуктов (например, сначала факультета, позже – магистерских программ) было главным вложением его сил, энергии, мыслей.
Последние годы все больше его интересы склонялись к христианской психологии. Это моя личная гипотеза, но, видимо, понимая свое состояние, он отдавался науке, будто чувствовал, что не так долго ему осталось. Ему хотелось говорить о главном. И главным в науке для него все больше становился христианский дискурс. Покажите мне серьезных ученых, которые занимались бы сегодня христианской психологией не на уровне практики в кабинете, а на уровне методологического осмысления. Их практически нет.
В своих последних публикациях он активно обсуждал именно место в истории, точку на географической карте психологического поля, где может быть расположена христианская психология. Им всерьёз была сделана попытка обозначить то, как это есть сейчас. Ему важно было увидеть и понять перспективу, в том числе методологическую перспективу развития христианской психологии.
Бывают педагоги, бывают учителя, а бывает Федор Ефимович – Учитель, Мастер с большой буквы. И в этой большой букве сосредоточено сразу все – его масштаб как ученого, профессионала, автора и создателя школы Понимающей психотерапии, его личность и его влияние на меня. Настоящий Учитель не может быть профессионалом без личностной глубины, без того самого качества присутствия, без внутренней вертикали. В психологии и психотерапии существуют исследования, которые изучают эффективность психотерапии разных школ. Но все они сходятся на том, что в итоге работает личность психотерапевта, а не школа, которую он представляет.
Мне кажется, что в нашей сфере больше, чем в других, учитель – это тот, кто передаёт не только знания, но во многом себя самого, а через это уже и подход, и школу. Иначе в наш век интернет-технологий мы могли бы давно учиться только по учебникам. В практической психологии это невозможно. Нужна личность, которая передаёт дух, жизнь, а не просто формулу. Именно поэтому Василюк был категорически против модного сейчас дистанционного обучения, когда речь идет об обучении психотерапии. Он был уверен, что невозможно обучать терапии на расстоянии. Мастерство можно передать лишь из рук в руки. И он это делал.
Мне посчастливилось учиться у него в те годы, когда он полностью вёл курс «Понимающий психотерапии». Присутствие при работе Мастера, когда в буквальном смысле слова он передавал собой то, о чем говорил и что исповедовал, больше всего напоминало импринтинг, когда схватываешь подкоркой, кожей, спинным мозгом и еще не знаю, какими органами, и бережно берешь опыт из рук в руки.
То, что он делал, для меня было созвучно и личностно значимо, отзывалось во мне настолько, что хочется дальше продолжать делать то, чему он нас учил. Сейчас перед нами стоит важная задача, чтобы школа не умерла, жила и продолжала развиваться. И это будет и останется предметом моего беспокойства и личных молитв.
“Любовь всегда пригвождена”
Это было десять лет назад, может быть больше, год 2006-й примерно. Я ещё училась в мастерской «Понимающей психотерапии», когда наступил один из самых тяжелых периодов моей жизни. Он был связан с очередным ухудшением здоровья отца, какими-то перипетиями в больницах. Я уже не помню, что говорила, на что жаловалась Федору Ефимовичу, зато помню слова, которые буквально врезались и навсегда остались жить в моем сердце.
Он вдруг заговорил со мной о Богородице, мол, мы называем Ее Присноблаженная, а блаженная – значит счастливая. Но что же это за высшая степень счастья такая у Богородицы, что она стоит у Креста и видит, как распинают Ее Сына? Она видит смерть собственного ребенка – вопиющую, жестокую, кровавую, беспощадную, несправедливую. Она присутствует при этом всем, а мы называем Ее Присноблаженной! Что это за блаженство такое? И тут же он сам ответил на свой вопрос: «Любовь всегда пригвождена». Эти три слова он вложил в мое сердце очень глубоко, я дословно цитирую это сейчас.
Можно долго размышлять об этом разговоре. Но это было в духе Василюка, в духе понимающей психотерапии: мы не убираем проблему, не говорим, что горя нет, а ситуация проста. Напротив, мы признаем трагедию и говорим, что знаем правду. И эта правда – выход на другой уровень. Как в философии, проблема снимается, когда ты ее называешь. Назвав ее, ты переходишь на новый уровень.
Вообще, Федор Ефимович много говорил про смерть, горе. Эта тема нередко звучала на занятиях. Но сказанные им тогда слова – «любовь всегда пригвождена» – что-то делают со мной сейчас, когда я остро проживаю утрату своего Учителя. Я вспоминаю, как он говорил их тогда, как говорил про Богородицу, и я пытаюсь обращаться к Ней, чтобы Она помогла мне пережить этот миг, в который я стою и оплакиваю смерть своего Учителя, как Она стояла у смерти Своего Сына.
Фото из архива Владимира Михайлова
«Счастье – это когда тебя понимают». Фраза из фильма «Доживем до понедельника» от бесконечного повторения не стала банальной, за годы в ней не убавилось ни правды, ни мудрости. И ее саму понимают до конца не все. Какое же тут счастье – в обычном понимании? Оно должно быть более ярким, масштабным и блестящим. 17 сентября, в воскресенье вечером, немного не дожив до понедельника, ушел из жизни человек, который знал о понимании другого больше, чем кто бы то ни было – Федор Ефимович Василюк.
Телеграф
Создатель «понимающей психотерапии» Федор Ефимович Василюк учил нас, как найти в понимании радость и душевный мир. Он не дожил до понедельника, умер поздно вечером в это воскресенье – «после тяжелой и продолжительной болезни», как пишут по шаблону некрологи.
«Федор Ефимович умер в 22.30».
«Как фамилия?», «Напишите фамилию!» — врывались в комментарии люди со странным вопросом, повисавшем без ответа. Разве может быть другой Федор Ефимович?
Он единственный, он удивительный, потрясающий, гениальный, неповторимый – эпитеты можно и нужно нанизывать бесконечно. Именно поэтому большинство из нас, тех, кто знал Федора Ефимовича, ограничились сегодня этими телеграфными сообщениями.
Все, что ни начнешь писать – и лишнее, и недостаточное одновременно. Сказать надо так много, что не поместится даже в самый огромный пост, но для начала надо осознать случившееся. Банальное «нет слов» подходит лучше всего, но и оно лишнее. Рядом с Федором Ефимовичем не может быть банальности, шаблона и повтора.
Перечитайте коротенькую статью «Пережить горе», где Федор Ефимович предлагает в этом мучительном процессе сменить «забвение» на «памятование». Горе как работа, горе как творчество – вот чему учит нас «психология переживания».
Стадия шока
Первое занятие в магистратуре по консультативной психологии. Первая ступень «Понимающей психотерапии» (ППТ). Осень, вечер рабочего дня. Зачем я здесь? Я так устала. Тетрадка, ручка, впереди лекция – скучная, как все они. Соседка по парте признается, что проходит курс по второму разу. Странная женщина. Либо плохо усваивает знания, либо … влюблена в преподавателя, ха-ха. «Я и третий бы раз пошла, он все равно по-другому все расскажет», — говорит она, но тут мы все начинаем с грохотом двигать столы.
Преподаватель – декан факультета Психологического консультирования МГППУ Ф.Е.Василюк – с порога велит разобрать школьно-стройную шеренгу парт и стульев. Он легкий, улыбчивый, сверкает очками и, конечно, сам двигает вместе с нами казенную мебель с бирками.
Представить Федора Ефимовича без улыбки невозможно: попробуйте сегодня найти в интернете хотя бы одну его постную фотографию. И на некрологах улыбка. Царапает, от нее еще больнее – так кажется. Ведь сейчас мы все, кто любил Федора Ефимовича – переживаем первую стадию горя: шок.
Для этой фазы переживания горя характерно неверие. Потому и раздаются эти странные просьбы назвать фамилию покойного: «Вдруг не он? Вдруг был другой Федор Ефимович, который создал понимающую психотерапию? Бывают же разные совпадения, однофамильцы». Но нет, второго такого нет. А чудеса – есть.
Высокая планка
Это мы поняли на том самом первом занятии. Ф.Е.В. сразу велел нам разбиться на группы, а тетрадки можно было спрятать, так как записывать было нечего, пришлось заниматься совсем другим: думать. Первым заданием было – ни много, ни мало – изобрести собственную психотерапевтическую методику. Как?! В магистратуре Федора Василюка не было ничего невозможного. Точнее, он любил ставить перед нами совершенно невыполнимые задачи — а мы … выполняли их. Куда деваться? Тем более, что на самом первом семинаре нам сразу продемонстрировали, где находится планка.
Масштаб соответствовал личности автора. Федор Ефимович настоятельно советовал нам непременно сохранить эти листки, чтобы потом достать в грустную минуту и посмеяться. Сегодня я пыталась найти свой. Не нашла, конечно. Зато прибралась в ящике со старыми бумагами. А в голове голос Василюка: «Ведь все мы знаем, что это прекрасное психотерапевтическое средство. Наводишь порядок в вещах, наводишь порядок в душе».
Цитаты нашего великого (да, это слово сегодня прозвучало уже не раз и будет теперь звучать всегда, я уверена) преподавателя, оказывается, сидят в моей памяти, словно клавиши музыкального инструмента в предназначенных им гнездах. В нужный момент нажимаешь – и слышишь, иногда даже не отдавая себе отчет, чье авторство. «Однажды он сказал мне фразу, которая стоила груды прочитанных книг», — признался сегодня один человек. Зная обоих, веришь: это не преувеличение, не образ, так и было.
И все-таки – психотерапия
Я не сразу поняла, насколько он велик, наш Федор Ефимович. Сколько метафорических столов он передвинул – и в системе оказания психологической помощи, и в науке. Он – один из людей, с которых в нашей стране вообще началась психотерапия для обычных людей, «населения». Хорошо, пусть «психологическое консультирование», Психологическая помощь. Жаркий спор о том, что есть что и кто имеет право заниматься психотерапией, а кто – нет, уже отполыхал.
Одним из главных действующих лиц в нем был Ф. Е.Василюк. Он рассказывал, как однажды предложил на какой-то конференции, чтобы его посадили в тюрьму, раз психолог не может быть психотерапевтом. «Ведь тогда я занимаюсь незаконной деятельностью, — сказал он, — я провожу со своими пациентами именно психотерапию». Сегодняшние некрологи, равнодушно тиражируя Википедию, восстанавливают справедливость: «…известный психотерапевт».
Лечить ногами
Но самое главное, конечно – это души и умы конкретных людей. Его клиентов/пациентов, учеников и просто тех, кому посчастливилось знать Федора Ефимовича, общаться с ним. Если вы поинтересуетесь в интернете, что такое «понимающая психотерапия», то наверняка прочитаете и такое: «одна из авторских методик, работающих исключительно в руках ее создателя». Это не так – говорю как человек, ППТ изучавший, применявший и испытывавший на себе.
Дважды, когда мне было очень плохо, я обращалась за помощью к одной из учениц Федора Василюка. И несмотря на то, что я знаю всею механику, понимаю, что стоит за тем или иным вопросом и куда меня сейчас ведет мой психотерапевт – метод помогает.
Но отчего так говорят о «понимающей психотерапии»? Причины, на мой взгляд, две. Во-первых, непохожесть ее на «методику». Слишком мягка, ненавязчива, человеколюбива. Во-вторых, невероятное обаяние ее создателя. Именно в таких случаях говорят о чудодейственных «авторских руках». Модное слово «харизма» — это про Федора Ефимовича.
Он мог просто молчать – и все равно лечить. И рассказывал смешную вещь про себя.
Одна маститая (маститей его на то время) психологическая дама сказала: «Ты лечишь … ногами». Мы сначала не поняли, он объяснил. В психотерапевте «все должно быть прекрасно». Даже то, как он сидит на кресле, как уверенно и вместе с тем расслабленно упирается ногами в пол, может иметь лечебный эффект. Мелочей здесь нет. «Нас здесь настраивают, словно музыкальные инструменты», — сказала одна из моих однокурсниц.
Любовь и трезвение
В конце первого курса в мы писали эссе о собственном переживании горя. Это было нелегко – во всех отношениях. Кто-то описывал утрату близкого, кто-то — смерть кота, кто-то — развод, — все больно. Наша учеба была одновременно и лечением, психотерапией и тогда, к концу первого курса, мы стали уже совсем другими. Первое, и самое главное – нас научили рефлексии, и это уже навсегда. Люди толстокожие называют ее «интеллигентской привычкой». Человеку чувствующему и думающему без нее никуда, для психотерапевта она – как отвертка-индикатор для электрика.
Православный интеллигент Федор Ефимович Василюк учил нас – верующих и неверующих, церковных и не слишком умению внутри-себя-пребывания.
Мы стонали и сопротивлялись (какая психотерапия без сопротивления), но постигали таинственное искусство заглядывать в глубь себя. Иначе не может быть понимания – ни себя, ни других. Не может быть и радости.
Конечно, все (признайтесь, девчонки!) были влюблены в нашего удивительного декана. В этом нет ничего удивительного или стыдного: людям свойственно влюбляться в психотерапевтов – тех, кто их понимает, как никто другой.
Сессии с мастером
Счастьем была и сама учеба, во время которой нас учили понимать других. Эмпатия, майевтика, кларификация – мы раскладывали гармонию чувств на почти что алгебраические уравнения, рисовали схемы, анализировали, разбирали по косточкам, с тем, чтобы потом воспроизвести все это в психотерапевтическом диалоге. В этом процессе было не больше механистичности, чем в записи музыки нотными знаками – чистое творчество, чистая радость!
Мы двигали парты уже без подсказки, мы разбивались на группы, мы менялись ролями: клиент, психотерапевт, супервизор, наблюдающие. «Что это было?!» — из группы, где терапевтом был Федор Ефимович, выходит наша отличница. Ситуации разбираем реальные, правило конфиденциальности работает, «как у взрослых». «Я не понимаю, как он делает это!» — она явно только что видела чудо, только не может рассказать, хотя ужасно хочется.
В следующий раз другое чудо — наш декан сам в роли клиента, и кто-то из простых смертных «психотерапевтирует» его.
А это – мое личное чудо. В качестве педагогической практики мы вдвоем с однокурсницей будем ассистировать на занятиях Федора Ефимовича у пятикурсников психфака МГУ! Чувствую себя немного Остапом Бендером и лопаюсь от счастья. Еще недавно мы сами проходили эти упражнения и вот уже делаем их со студентами. И это только первый курс заканчивается! Сколько еще чудес впереди!
«Плачут, значит, есть причина»
О том, что Федор Ефимович болен, мы долго не знали. Обижались, что он все реже появляется на занятиях (преподавателей на семинарах было несколько).
Он вручил нам дипломы, посадил с нами дерево на заднем дворе Университета. Мы стали магистрами, и были жутко смешными в длинных мантиях и шапочках с кисточками. Кто-то и впрямь смеялся, глядя на нас, но нам было все равно: прекрасный день, настоящий праздник. И главное, он повторится. Дипломы нам выдали бумажные, «корочек» нужно было ждать до сентября (что-то где-то согласовывали, ведь мы были первыми).
Но на вручение «настоящих» дипломов Федор Ефимович не пришел. Погрустили, конечно, да не беда. Не пришел, значит, не смог. Не помню, что нам сказали, ведь я уже знала правду о его болезни и все усилия направила на то, чтобы не плакать.
Любимый преподаватель поздравлял нас по скайпу, у которого «отчего-то» не работало изображение. Федор Ефимович сказал, что не будет говорить речей.
Он прочел нам, 20 взрослым тетям, сказку Козлова про Ежика и Медвежонка.
«… - Вот слушайте, что мне сегодня приснилось, - сказал Заяц. - Будто я остался совсем один в лесу. Будто никого-никого нет - ни птиц, ни белок, ни зайцев, - никого. «Что же я теперь буду делать?» - подумал я во сне. И пошел по лесу. А лес - весь в снегу и - никого-никого. Я туда, я сюда, три раза весь лес обежал, ну, ни души, представляете?
Страшно, - сказал Ёжик.
Ага, - сказал Медвежонок.
И даже следов нет, - сказал Заяц. - А на небе - вата.
Как - вата? - спросил Ёжик.
А так - ватное, толстое небо. И глухо. Будто под одеялом. И тут… Представляете? Из-под старого пня, что на опушке… вылез… Медвежонок.
Что ж я там делал, под пнем?
Ты лучше спроси, что ты сделал, когда вылез?
А что я сделал?
Ты вылез и так тихонько-тихонько сказал: «Не горюй, Заяц, все мы - одни». Подошел ко мне, обнял и ткнулся лбом в мой лоб… И так мне сделалось хорошо, что я - заплакал.
А я? - спросил Медвежонок.
И ты, - сказал Заяц. - Стоим и плачем.
А я? - спросил Ёжик.
А тебя не было, - сказал Заяц. - Больше никого не было…
Так не бывает, - сказал Ёжик. - Я обязательно должен был появиться.
Так это же во сне, - сказал Медвежонок.
Все равно. Просто вы плакали и не заметили, как я вышел из-за куста. Вышел, стою, вижу - вы плачете; ну, думаю, плачут, есть, значит, причина, и не стал мешать…»
Екатерина Савостьянова, в ыпускница магистратуры факультета психологического консультирования МГППУ (руководитель программа Ф.Е.Василюк) 2011 года.
Отпевание Федора Ефимовича Василюка состоится 20 сентября, в среду, в 11:00 в храме преподобного Марона Пустынника Сирийского по адресу: ул. Большая Якиманка, д.32, стр.2 (м. «Октябрьская» или «Полянка»).Отечественная психология давно перестала быть чисто академической дисциплиной, но она все еще в большом долгу перед практикой. В различных областях общественной жизни этот долг активно выплачивается - фигура психолога становится все более привычной на современном заводе и в медицинском учреждении, в педагогике и юриспруденции. Но потребность в психологической помощи существует не только в социальной практике, но и в личной и семейной жизни, и эта потребность удовлетворяется пока совершенно недостаточно. С другой стороны, сама психология, особенно так называемая "интересная психология", исследующая мотивы, эмоции, личность человека, не может далее продуктивно развиваться только в стенах лаборатории, не принимая деятельного участия в реальной человеческой жизни.
Под влиянием этой обоюдной заинтересованности сейчас открывается новый (и долгожданный) период в развитии отечественной практической психологии: буквально на наших глазах зарождается сфера психологического обслуживания населения - служба семьи, суицидологическая служба с сетью кабинетов "социально- психологической помощи" и кризисных стационаров, психологическая служба вуза и т. д. и др.
Еще не вполне ясны конкретные организационные формы выделения "личностной" психологической службы в самостоятельную практику, но каковы бы они ни были, сам факт ее появления ставит перед общей психологией задачу разработки принципиальных теоретических основ, которыми эта практика могла бы руководствоваться.
Сами эти основы должны опереться на осознание той, не совсем еще привычной профессиональной позиции, которую занимает психолог, практически работающий с личностью. Если в рамках педагогической, юридической, медицинской и других сфер деятельности психолог выступал как консультант и помощник педагога, врача или юриста, обслуживающий этих специалистов, то, занимая указанную позицию, он становится ответственным производителем работ, непосредственно обслуживающим обратившегося к нему за помощью человека. И если раньше психолог видел его сквозь призму вопросов, стоящих перед другими специалистами (уточнение диагноза, определение вменяемости и т. д.), или своих собственных теоретических вопросов, то теперь, в качестве ответственного субъекта самостоятельной психологической практики, он впервые профессионально сталкивается не с больным, учащимся, подозреваемым, оператором, испытуемым и пр., а с человеком во всей полноте, конкретности и напряженности его жизненных проблем. Это не значит, конечно, что психолог-профессионал должен действовать, так сказать, чисто "по-человечески", главный вопрос как раз в том и состоит, чтобы из этой жизненной проблематики выделить собственно психологический аспект и очертить тем самым зону компетенции психолога.
Принципиальное ограничение этой зоны задается тем, что профессиональная деятельность психолога не совпадает по своему направлению с прагматической или этической устремленностью обратившегося за помощью человека, с направленностью в мир его эмоционально-волевой установки: психолог не может прямо заимствовать свои профессиональные цели из набора актуальных целей и желаний пациента, и соответственно его профессиональные действия и реакции на события жизни пациента не могут автоматически определяться тем, чего хочет пациент.
Это не означает, разумеется, что психолог должен убить в себе сочувствие и сопереживание и раз и навсегда обязать себе в праве отреагировать на "крик о помощи" не как специалист, а просто как человек, т. е. этически: дать дружеский совет, утешить, оказать Практическое содействие. Эти действия лежат в таком измерении жизни, где ни о каком профессиональном долженствовании речи быть не может, как не может быть речи о предписании или запрещении врачу давать больному свою собственную кровь.
Что психолог действительно должен, если он хочет быть полезен человеку как специалист, - это, сохранив способность к состраданию, образующую эмоционально- мотивационную почву, которая питает его практическую деятельность, научиться подчинять свои непосредственные этические реакции, прямо вытекающие из сострадания, позитивно определенной программе патологической помощи, как это умеет в своей облети делать хирург во время операции или учитель, Применяющий то или иное воспитательное воздействий отнюдь не всегда приятное для воспитанника.
Но потому, собственно, необходимо это умение подчинять непосредственные этические реакции профессионально- психологической установке? Потому, во-первых, что утешение и жалость не совсем то (а часто и совсем не то), что требуется пациенту для преодоления кризиса. Во-вторых, потому, что житейские советы, на которые падки многие пациенты, большей частью просто бесполезны или даже вредны для них, потакая их бессознательному стремлению снять с себя ответственность за свою собственную жизнь. Педолог вообще не специалист по житейским советам, полученное им образование отнюдь не совпадает с обретением мудрости, и, стало быть, факт наличия диплома не дает ему морального права делать конкретные рекомендации, как поступить в той или иной жизненной ситуации. И еще: прежде чем обратиться к психологу, пациент обычно обдумал все возможные пути выхода из затруднительного положения и нашел их неудовлетворительными. Нет оснований полагать, что, обсуждая с пациентом в той же плоскости его жизненную ситуацию, психологу удастся найти не замеченный им выход. Сам факт такого обсуждения поддерживает в пациенте нереалистические надежды на то, что психолог может решить за него жизненные проблемы, а почти неизбежная неудача ударяет по авторитету психолога, уменьшая шансы на конечный успех его дела, не говоря уже о том, что пациент зачастую испытывает нездоровое удовлетворение от выигранной у психолога "игры", описанной Э. Берне (1) под названием "А Вы попробуйте. - Да, но…" И наконец, третья из возможных непосредственных этических реакций на беду другого человека - практическая помощь ему - не может входить в арсенал профессионально- психологических действий просто потому, что психолог при всем желании не может улучшить его материальное или социальное положение, исправить внешность или вернуть утраченного близкого человека, т. е. не может воздействовать на внешний, бытийный аспект его проблем.
Все эти моменты очень важны для формирования трезвого отношения пациентов (да и самого психолога) к возможностям и задачам психологической помощи. Однако главная причина, которая заставляет психолога выходить за пределы непосредственного этического реагирования в поисках собственно психологических средств помощи, заключается в том, что человек всегда сам и только сам может пережить события, обстоятельства и изменения своей жизни, породившие кризис. Никто за него этого сделать не может, как не может самый искушенный учитель понять за своего ученика объясняемый материал.
Статья «Авторские подходы в консультировании: синергийная психотерапия Ф.Е. Василюка» предоставлена ведущей мастер-класса на Л.Ф. Шеховцовой. На Саммите Л.Ф. Шеховцова, Н.А. Пивоварова и А.М. Ефимова проведут мастер-класс «Православный подход в психологическом консультировании: опыт работы с неуверенными клиентами»:
Мы хотим рассмотреть одно из направлений консультирования, психотерапию . Но прежде чем перейти к этой персоналии, я хочу буквально два слова сказать об истории. Вы, я думаю, все знаете и помните историю нашей отечественной психологии, которая была на уровне мировых стандартов где-то в 20-е годы ХХ-го века до известного постановления ВКПБ, которое вышло в 1936 году. И тогда наша психология прекратила своё существование на 30 лет. Возрождение отечественной психологии произошло в 1966 году, когда в Москве и Ленинграде были открыты факультеты психологии. Ну, и, конечно, наши преподаватели, которые остались живы, не умерли в сталинских концлагерях, они существовали и сохранились в педагогической системе или педагогической психологии и нам смогли преподавать только академическую психологию. Возрождение психологии в нашем отечестве началось с академической психологии и где-то десять-пятнадцать лет в нашей стране существовала только академическая психология. Когда произошла «перестройка» и в стране появилось энное количество психологов, естественно возник некий позыв к практике, и стала возникать практическая психология. И где-то к концу 80-х - началу 90-х годов это вылилось в некое противостояние, т.е. практические психологи упрекали академических, что они ничего не умеют, знание академическое никуда не приложимо, а академические психологи обижались на это и говорили: «Куда вы, практики, без знания классической психологии?», т.е. имел место в психологии внутренний конфликт.
И в 1984 году появляется книга Ф.Е. Василюка «Психология переживания» и становится своеобразной вехой, потому что в этой книге Ф.Е. Василюк попытался соединить академическую и практическую психологию. Он закончил факультет психологии Московского университета, получил прекрасное базовое академическое образование (его научным руководителем был А. Н. Леонтьев). И это образование дало ему многое и для практики. После окончания университета он работал в клинике, в клинической психологии, и в результате этой работы возникло направление «Психология переживания». Эта работа была совершенно уникальной, потому что до того времени были психиатры, были клиницисты (они разрабатывали свои проблемы), были психологи. И вот в 1984 году появилась эта публикация, которая как раз и представляла попытку объединения академической психологии и клинической практики. Об этой работе я буду говорить постоянно и на неё ссылаться, потому что эта тема «переживания» проходит «красной нитью» через всё творчество Ф.Е. Василюка. Я помню, как эту книгу многие покупали и активно обсуждали, т.к. книга была событием в нашей жизни. Книга стала событием не только потому, что произошло объединение практической и академической психологий, но надо отдать должное и самой личности Ф.Е. Василюка. Его всегда отличала большая вдумчивость. Он написал работ не так много за свою практическую и научную деятельность, но каждая работа удивительно ценная. Его работы не являются компилятивными. Работы Ф.Е. Василюка отличаются оригинальностью, глубокой погружённостью в свой контекст размышлений. Для него всегда характерен уход от стереотипов и мужество всегда быть собой. Психотерапевты знают, как тяжело приходится людям, которые работают с проблемой «быть собой» и как мало тех, кто имеют мужество быть собой. Это проблема аутентичности. Вероятно, Ф.Е. Василюк данную проблему для себя решил, или аутентичность вообще ему была присуща, т.к. он шёл своим оригинальным путём, не транслировал никакие стереотипы, предлагал свой оригинальный продукт и результатом явилось создание нового отечественного направления психотерапии.
Я, конечно, не знаю когда Фёдор Ефимович пришёл к вере; был ли он с детства воцерковлён или в позднем возрасте, но его вера позволила создать те глубокие психотерапевтические контексты, которые он разработал. Его первая работа «Психология переживания» – впервые в отечественной психологии возникает направление, где предметом становятся переживания человека. И эта категория разрабатывается в течение всей его последующей жизни, т.е. он в разных текстах, в разных работах к ней возвращается. Многие фундаментальные положения были сформулированы уже в его первой работе. В этой работе он показывает, что переживание – это не функция и не процесс, а особая форма деятельности. В его работах задается постоянно акцент, что это деятельность, деятельность, деятельность...
Вы знаете, что деятельность – это ведущая категория культурно-исторической концепции в нашей психологии, концепции А.Н. Леонтьева. А так как Федор Ефимович был его учеником, то он проникнут идеей деятельности, и переживания он рассматривает не как какой-нибудь эмоциональный процесс, не как функцию чего-то, а, именно, как особую форму деятельности, которая направлена на восстановление душевного равновесия. Он даёт определение: «переживание – это особая форма деятельности, направленная на восстановление душевного равновесия, утраченной осмысленности существования» и далее говорит, что «переживание или цель переживания – это производство смысла». Далее он говорит, что, в рамках отношения сознания к бытию, работа переживания состоит в достижении смыслового соответствия сознания и бытия, т.е. он рассматривает, анализирует соотношение сознания и бытия и говорит о том, что функция переживания - как раз в обеспечении бытия смыслом. То есть, главная цель переживания – это достижение непротиворечивости и целостности внутреннего мира. Переживание – это и эмоциональный, и интеллектуальный процесс, целостный процесс (там много что происходит), мы не все гармоничны и целостны и поэтому цель переживания, – возвращение к каким-то внутренним событиям нашей жизни для достижения непротиворечивости и целостности внутреннего мира. Он также говорит, что переживание служит защитой, а защита служит интеграции «Я». Психологические защиты он рассматривает, как функции интеграции «Я» и у структуры «Я» есть потребность в организации, приобретении целостности. И вот эту целостность и обеспечивает переживание.
Мы говорили о работе, которая вышла в 1984 году, а в 1996 году в его статьях появляется новый термин «понимающая психотерапия» – это новое смысловое образование, новое направление. Главной единицей «понимающей психотерапии», по его мнению, является «понимание». «Понимание» – главная особая диалогическая установка этого направления психотерапии, и приглашение клиента к свободе самопознания и самовыражения в «нудящей пустоте», которую создаёт психотерапевт. Вы, наверное, бывали в группах психотерапевтических, где вы сидите в кругу, и психотерапевт тоже в кругу, и все молчат. Молчат 5, 10, 20 минут, пока кто-то не начнёт задавать каких-либо вопросов (пока не начнётся какая-то динамика). Вот это и есть «нудящая пустота», которая создаётся специально и заканчивается, чаще всего, агрессией на психотерапевта. И не всякий психотерапевт способен выдержать эту агрессию после созданной им «нудящей пустоты». Ф.Е. Василюк считает, что это понимание – самопознание клиента, будет спровоцировано этой «нудящей пустотой», которую психотерапевт создаёт вместо воздействия, вместо совета или помощи.
Тогда же, в статье 1996 года, Федор Ефимович открывает религиозность у Л.С. Выготского, автора культурно-исторической концепции, основополагателя нашей марксистско-ленинской психологии, т. е. у Л.С. Выготского вдруг выявляется какая-то религиозность. Ну, если Василюк её открыл, и слава Богу. Там он приводит некоторые тексты, некоторые статьи, в которых, как ему кажется, проявляется религиозность Л.С. Выготского. И вот, он говорит, что психотерапия есть существенная помощь человеку в страдании, и уже в первой своей работе «Психология переживания» он даёт классификацию критических ситуаций. Он говорит, что страдание, переживания, особенно сильные страдания, проявляются в критических ситуациях, и предлагает классификацию критических ситуаций, которая у него останется постоянной и пройдёт до конца его работ. Вот эти критические ситуации: стресс, фрустрация, конфликт и кризис. Ну, и, поскольку, он видит главный смысл психотерапии в оказании душевной помощи человеку в страдании, то он полагает, что именно здесь в виде помощи сходится психотерапия и молитва. Он говорит, что скорбь надо возвести к вечному, претворить её к вознесению к Богу. И, в этой же статье, вводится новый термин «синергийная психотерапия». Видите, как много инноваций он внёс в нашу психологию? Что же такое «синергийная психотерапия»; как он её понимает и как он её разъясняет?
Ф. Е. Василюк говорит, что «синергийная психотерапия» основывается на синергийной антропологии С.С. Хоружего, которого, я надеюсь, вы читали и знаете его произведения. Это наш замечательный философ и богослов, он живет в Москве, имеет степень по математическим наукам, но всю жизнь занимается философией и богословием и, вот сейчас организован Институт синергийной антропологии в Москве, где проходят семинары под его руководством. С.С. Хоружий с Василюком достаточно тесно сотрудничали. Василюк говорит, что его «синергийная психотерапия» основывается на синергийной антропологии С.С. Хоружего. А «синергийная антропология» - это философская рефлексия православного учения о человеке, то есть, С.С. Хоружий анализирует святоотеческое учение и подвергает его философской рефлексии. У него, Надо сказать, что язык его работ очень сложен - это язык и философский, и богословский, но этот язык достаточно современен и выражает введение в контекст современного общественного мышления в учении о человеке. Можно сказать, что в нашей стране зарождается христианская, православная психология, антропология, представленная, в том числе, и Федором Ефимовичем. Если на Западе христианская психология существует достаточно давно, и прежде всего у протестантов, где очень развито пастырское консультирование, то в нашей стране православная христианская психология развивается где-то с конца 90-х годов ХХ-го века.
Как говорилось выше, Ф.Е. Василюк представляет хороший синтез академической и практической психологии. С моей точки зрения, Ф.Е. Василюк является лучшим и интереснейшим психотерапевтом в нашей стране, у него богатейшая практика, он декан единственного в нашей стране факультета психологического консультирования в Москве, в Московском городском Психолого-педагогическом институте, где у него кафедра, и где он занимается консультативной практикой, обучением и соединяет это с высоким теоретическим уровнем, в чем большую роль играет его академическое образование. Он всё время в своих работах осуществляет анализ исторический, теоретический, методологический и пишет, что в последнее время интенсивно развивается в мировой психологии духовно-ориентированный подход, т.е. не только в нашей стране, но, и вообще в мировой психологии с конца ХХ-го века возникает очень большой интерес к философско-антропологическому самоопределению психотерапии по отношению к существующей традиции, т.е. мировая психотерапия выходит на уровень философского, религиозного осмысления и пытается самоопределиться по отношению к той или иной духовной традиции. Мы знаем, что существует трансперсональная психология, которая соотносит себя с восточной философией, хорошо известная вам позитивная психотерапия Пезешкиана, соотносится с восточным учением бахаизма, т. е. различные виды психотерапии пытаются примкнуть к какой-то духовной традиции. «Синергийная психотерапия», которую разрабатывает Ф.Е. Василюк, задумана им, как примыкающая стратегия по отношению к православию. Обратите внимание, как он определяет «синергийную психотерапию»; в отличие от «понимающей психотерапии», он не рассматривает её как научную дисциплину, а как примыкающую стратегию по отношению к православию. Он называет синергийную психотерапию дисциплиной психотехнической. Что такое психотехника? Это описание метода, способа, технологии и он говорит, что это дисциплина психотехническая, где предметом является метод. И третий признак синергийной психотерапии, с его точки зрения, – это клиническая дисциплина.
Проходя в хронологическом порядке от 1984 года к 1996 и далее, в 2005 году Федор Ефимович пишет: «Вглядываясь в драматическую перипетию борьбы идей и людей в истории психотерапии, можно заметить и глубинные медленные сдвиги психотерапии, психотерапевтического упования», т.е. на что уповает психотерапевт, работая с человеком.
Его работы написаны таким, мало сказать, поэтическим языком, метафорическим, образным (постоянно встречаются какие-то метафоры, образы очень интересные), но его работы отличает и глубина и ясность мысли. Он очень любит различные схемы, таблицы, где чётко различает предмет, цель, описывает методы. У него все работы наполнены табличками. И, вот, упование – категория, которую он вводит в психотерапевтический контекст, – упование это как бы предмет или цель, т.е. то, с чем работает то или иное психотерапевтическое направление. Вот он говорит, что упование психоанализа – это осознание. Клиент должен свою проблему или своё жизненное затруднение осознать. Бихевиористское направление уповает на научение, т.е. цель бихевиоризма – человека чему-то научить. Гуманистическая психология уповает на спонтанность, на коммуникацию. Понимающая психотерапия, которую он разрабатывает, уповает на переживание, а синергийная психотерапия, которую он представляет, уповает на молитву. Можно сказать, что это все какие-то последовательные шаги психотерапевтического сообщества, рефлексия всего того, что делается в психотерапии, смена упования, смена предметов и смена цели. Современная психотерапевтическая практика очень развита. Мы знаем огромное количество школ, различных направлений психотерапии, но, в основном, это всё практика. В основе практики лежит избрание автором какой-то концепции. Он разрабатывает какую-то теорию, и в рамках этой теории и движется. Таких направлений масса в мировой практике психотерапии, но очень мало работ теоретических, которые бы с теоретических, общепсихологических позиций пытались бы осмыслить, что же происходит в том или ином направлении. Учёные мужи говорят, что психоанализ не наука, так как нет достоверных результатов проверки положений психоанализа, это только некое описание клинической практики.
И теория трещит по швам во многих психотерапевтических направлениях. А, вот, что характерно для Ф.Е. Василюка, это и разработка теории, очень хорошей, глубокой, основательной, и практики, т.е. это теоретическое осмысление современного состояния психотерапии. Анализируя разные виды психотерапии, он вводит категорию не новую в христианстве, но в психотерапии она звучит несколько неожиданно – это категория страдания, и в разных психотерапевтических направлениях страдание преодолевается разными методами. В психоанализе страдание преодолевается через осознание, в понимающей психотерапии страдание преодолевается через повторное переживание, а в синергийной психотерапии страдание преодолевается через молитву, и Федор Ефимович отмечает, что молитва должна встать на место страдания. Страдание не вытесняется. Психоаналитики считают, что если человек осознал свою проблему, то она уже решена. Но Василюк считает, что только осознание не очень эффективно; более эффективно преобразовать этот процесс страдания в молитве и молитва должна стать на место страдания и тогда у клиента возникает другое состояние.
Теоретически анализируя, как ведёт себя человек в кризисной ситуации, как ведёт себя в состоянии страдания, как в состоянии беды, Василюк говорит, что на беду человек отвечает либо действием, либо переживанием, либо молитвой, т.е. действие направлено к миру, переживание направлено к себе, это внутренняя работа, внутренняя деятельность, ну, а молитва, естественно, направлена к Богу. Он приводит такой пример о проявлении доминирующей направленности. Приходит родитель к психотерапевту и спрашивает его: «Что делать с сыном-алкоголиком?». Федор Ефимович предлагает в начале вести с клиентом консультирование в стиле содействия, совместного действия. Он блестяще владеет техникой вербализации, что является главным инструментом в технике консультирования в психотерапии. И посмотрите, как он вербализует этот запрос – психотерапевт спрашивает клиента: «Вас преследует мысль «что делать?». Но пока все действия были бессильны». От категории действия психотерапевт обращается к чувствам: «...и возникает у вас состояние безнадёжности и чувство растерянности?». А далее надо подводить клиента к осмыслению переживания. И тогда начинается внутренняя работа поиска смысла данного переживания, данной ситуации (каков урок, заданный Богом?).
Невозможно говорить обо всех направлениях, которые использует Федор Ефимович, но часто в его работах поднимается тема горя, страдания, утешения, где он говорит, что при утешении психотерапевт часто занимает участную позицию при переживании горя или страдания. Во многих работах в отечественной психотерапии многие психотерапевты работают со сложной категорией горя, страдания человека, Федор Ефимович говорит, как можно работать с утешением. Вот, например, возможно направление духовно-нормативное, которое выражается – «сам виноват». Утешение может быть духовно-нормативным, а может быть душевно-сентиментальным (пожалеть ушибленную коленку, погладить), т.е. пожалеть, посочувствовать, поэмпатировать; такое душевно-сентиментальное утешение. Но, и оно тоже нужно. И третий вид утешения – духовно-участное, где переживания переходят в молитву. И этот переход переживания в молитву, конечно же, важнейший момент.
Федор Ефимович, будучи человеком православным, имеющим большой опыт в воцерковлении, постоянно размышляющим, пытается ответить на вопрос: «Психотерапия и душепопечение тождественны или не тождественны, это разные виды помощи человеку или не разные?». Он отвечает, что при широком взгляде, не вдаваясь в частности и тонкости, при широком взгляде психотерапия и душепопечение тождественны. Почему? Цель одна – сочувствие должно стать душепопечением. И общность целей, общность помыслов и в психотерапии, и в душепопечительстве. И там, и там оказывается помощь и душевная, и духовная. Работа православного психотерапевта в душепопечении, по мнению Федора Ефимовича, состоит из нескольких фаз: 1-ая фаза – душевное сопереживание; 2-ая фаза – духовная прививка; 3-я фаза – воздвижение вертикали, взгляд на проблему сверху, из духовного уровня, и дальше путь к горизонтали, пролангирование. Он сравнивает различные направления и говорит, что феноменологической предпосылкой сопереживания является ситуация невозможности. Т.е. когда возникает переживание? Когда что-то невозможно, в нашей жизни возникает какой-то блок и далее невозможно какое-то разрешение. Феноменологической предпосылкой деятельности является возможность изменений, т. е. если возможны изменения, то мы переходим на уровень деятельности. А феноменологической предпосылкой молитвы является возможность невозможного. Здесь проявляется антиномичность мышления Ф.Е. Василюка. Как говорят многие богословы и, в частности, Павел Флоренский, особенностью христианского мышления является антиномичность, где антиномия – это форма мысли, когда тезис и антитезис синтезируются в полноту суждения. Антиномичность – это вид мышления, который выражается формулой «И-И». Если логическое дискурсивное мышление работает по формуле «Или-Или» (или чёрное или белое), «или-или» (чёт-нечёт) – это специфика рационального мышления, или, как святые отцы говорят, – рассудочного мышления; то христианству чужд рационализм, а характерен антиномизм, антиномия, антиномичность – это и есть мышление по формуле «И-И». В работах Василюка часто приводятся антиномии. Так, если деятельность исходит из ситуации возможности изменений, переживание исходит из ситуации невозможности изменений, то молитва как раз является соединением возможности с невозможным – это возможность невозможного – антиномия.
Что даёт молитва? По его мнению, молитва даёт возможность вырваться из ложной дилеммы гуманистической психологии «вытеснение или отреагирование». Современные психотерапевты говорят, что у человека имеется очаг отрицательных вытесненных эмоций, но как преодолеть вытеснение? Как человек поступает в кризисной ситуации - вытесняет свои чувства или отреагирует вовне? Василюк утверждает, что функция молитвы, смысл молитвы – держать переживание (какое-то отрицательное напряжение), держать и преобразовывать это переживание в слово, преобразовать и выразить в слове правду сердца Богу, и в этом проявляется мужество быть.
И опять же в одной из своих работ Ф.Е. Василюк предлагает классификацию типов сочетания молитвы и переживания. То, что касается синергийной психотерапии: это – позёмка, параллель, конфликт и организм. К примеру, может быть молитва как позёмка, стелется по земле, которая недалеко уходит в духовную вертикаль, а все о наших бытовых нуждах. Может быть молитва как параллель, т.е. молитва параллельно происходит. Может быть по принципу конфликта, может быть по принципу естественного организма, естественной целостности. Он пишет, что молитва сублимирует переживания (мы знаем термин сублимации в психоанализе), а Ф.Е. Василюк придаёт этому совсем другой смысл: для него молитва сублимирует переживания. Сублимацию переживания он понимает как возгонку. В процессе переживания происходит возгонка переживания в молитву, и тем самым достигается особое состояние.
Молитвенное открытие переживания связано не с торопливым изведением внутреннего во вне, что происходит при отреагировании, а с ориентацией душевного движения в глубину и для глубинных переживаний характерны как раз смысловая интегральность, отыскание смысла и личностная включённость. В одной из работ он вспоминает используемую в нашей секулярной психотерапии технику «Я-высказываний» (её рекомендуют часто в семейной психотерапии). Смысл в том, чтобы сказать партнёру о своём состоянии. И Федор Ефимович говорит, что техника «Я высказываний» хороша для душевного уровня, но есть опасность, что она может превратиться в поверхностный штамп, в какой-то фасад, и тогда смысловая работа переживания теряется, выхолащивается и переживание останавливается. Молитва спонтанно зарождается в точках экзистенциальных экстремумов, т.е. когда человек переживает какие-то очень глубокие состояния, экзистенция выходит на уровень некоего экзистенциального осмысления в своей жизни и экстремумы могут быть как положительными, так и отрицательными, и именно в таких точках, в таких состояниях (экстремумах) возникает спонтанная молитва. Молитвенное состояние души антиномично сохраняет безуспешные попытки совладения и успешно соединяет их в новую формулу. Здесь соединяется работа ума (это произвольный сознательный процесс) и непосредственное переживание, (непроизвольное), а молитва всё соединяет. Как пишет Федор Ефимович, молитва есть «произвольная непроизвольность». Опять мы видим антиномию, всё время какие-то «нелогичные» высказывания: молитва - это «произвольная непроизвольность» или это «активная пассивность». Кульминация молитвы – вслушивание в ответ из неведанной глубины.
Как же сочетаются молитва и переживание? Если переживание начинается с невозможности, это создаёт готовность к трансцендированию, то молитва не приходит вместо переживания, а становится местом переживания, носителем переживания. У Федора Ефимовича есть статьи, которые, вероятно, представляют глубочайшую интроспекцию (способность глубокого погружения внутрь себя) собственного опыта. Он говорит, что молитва может быть, во-первых: об обстоятельствах переживания, и тогда становится заменителем действий, деятельности. Он приводит такой пример об обстоятельствах (он называет это низовой практикой или народно-религиозной психологической культурой), где мать молится о каких-то своих бытовых проблемах и не выходит в духовную вертикаль. Но, тем не менее, это даёт общее мироощущение и пронизанность бытия духовными энергиями, т.е. это первая ступень, по которой возможно подниматься выше или опускаться вниз. Интересным является момент затрагивания адресности переживания (кому адресовано переживание), «я страдаю-страдаю, а переживания адресуются кому-то». Тут он приводит пример: «ребёнок ударился и мать ему говорит, что хватит плакать, ты уже давно плачешь, а ребёнок отвечает, что он не ей плачет, а тёте Симе плачет». То есть здесь страдание адресовано кому-то, кто может пожалеть, посочувствовать. Молитва воздействует на фундамент переживания, вселяя надежду, мужество, доверие и веру. Примером может служить молитва Богородице: «Зрише мою беду, зрише мою печаль».
Федор Ефимович даёт психологическую структуру молитвы, рассматривает стадии молитвы. Молитва может касаться обстоятельств переживания, а может быть о самом процессе переживания; предметом молитвы становится само переживание, к примеру, мы просим Господа избавить нас от печали, от страхов, от уныния.
Если секулярная психотерапия говорит о выражении или не выражении чувства (чувства зажаты, вытеснены), то синергийная психотерапия говорит о преображении чувств. В качестве примера Федор Ефимович приводит отпевание. Когда человек теряет кого-то близкого и скорбит по нему, то происходит процесс отпевания. Отпевание и есть процесс преобразования состояния горя и страдания, в некий другой уровень.
У Федора Ефимовича есть замечательная статья «Исповедь и психотерапия», где он касается метанойи, говорит и анализирует психологические аспекты исповеди. И до изменения, до метанойи, – пишет он, – нужно совершить исповедание, открыть реальность переживания, поведать о нём. В секулярной психотерапии, как правило, теряется смысл переживания, а в синергийной, понимающей психотерапии Ф.Е. Василюк описывает два типа работы: интровертированная установка для работы с переживанием и экстравертированная. При интровертированной установке страждущий замыкает переживания на себя, эта «напряжённая спираль» уходит в соматику (соматические нарушения). А экстравертированная установка преобразует переживания вовне, в поведение. Теряется глубина переживания и не происходит смысловой работы с переживанием.
Анализируя психологические аспекты исповеди, Ф.Е. Василюк ссылается на протоиерея Александра Шмемана, который говорил о ложных состояниях и ложных направлениях исповедующегося человека. Так, говорит об ошибках, во-первых, юридизма, как первом типе исповедания (это когда человек воспринимает свой грех как нарушение какой-то заповеди – нарушил пост и т.д., и ожидает наказания) и, во-вторых, об ошибках психологизма, втором типе исповедания (когда, чаще всего женщины, при исповеди, говорят батюшке об каких-то обстоятельствах жизни, как с мужем поссорилась, с детьми, с невесткой; и выходят в некое психологическое описание своих переживаний, где происходит выброс эмоций, но не происходит глубинных изменений метанойи, покаяния). И третье направление работы с молитвой – это осмысление обстоятельств, само переживание и смысловая работа с переживанием.
Завершая своё представление направления Ф.Е. Василюка, я хочу подчеркнуть, это моё мнение, что Ф.Е. Василюк – это явление в отечественной психологии и психотерапии, именно явление яркое, глубокое и самобытное. Созданная Ф.Е. Василюком понимающая и синергийная психотерапия отличается глубокой теоретической проработанностью, мировоззренческой соотнесённостью с русской национальной культурой и духовной традицией. Её отличает реализация целостного подхода к человеку (где человек рассматривается как тело, душа, дух), а также новизна и самобытность и высокая эффективность практики.
И в заключение: в одной из своих работ Б.С. Братусь сказал, рефлексируя состояние отечественной психотерапии, что «нельзя догнать, догоняя». Это высказывание о том, что на протяжении 20-и лет мы всё смотрим на Запад и стараемся догнать, догнать, догнать... очередное западное новшество. А Ф.Е. Василюк, как раз, не догоняет западную психотерапию и, в то же время, не находится на задворках мировой психотерапии, а находится в авангарде мировой психотерапии в её обращённости к духовной традиции; его синергийная и понимающая психотерапия естественно вписывается в менталитет нашего русского клиента.
