Елена Ямпольская

Еврейский вопрос Михаила Козакова

Как минувший театральный сезон в Москве прошел под знаком «Гамлета», так текущий можно считать посвященным «Венецианскому купцу». Постановки, дублирующие друг друга, - явление в столице редкое, и если уж ухватились за одну и ту же пьесу два известных режиссера, значит, так обстоят дела на земле и таким образом расположились звезды на небе, что обойти ее стороной было решительно невозможно. «Купец» № 1 только что выпущен Житинкиным. Номер два обещает грядущей весной состояться в, мягко говоря, проблематичном театре Et Cetera, чьи небогатые актерские ресурсы должны быть поддержаны режиссурой Роберта Стуруа, неизменным солированием худрука Александра Калягина (разумеется, в качестве Шейлока) и приглашением Александра Филиппенко на роль Антонио.

Что касается достоинств самой драматургии, то «Венецианский купец» в этом смысле трудный случай. На Шекспира тоже бывает проруха. Прогрессивное ренессансное мировоззрение, как ни странно, кое в чем отстает от нашей современной, далеко не возрожденческой жизни. И все-таки что значит гений: пьеса явно устарела, однако при желании из нее можно выкрутить суперактуальное зрелище; имея в виду первый сюжетный пласт, Шекспир сохранил будущим постановщикам (скорее всего, непреднамеренно) свободу копать внутрь - до всех последующих, глубинных пластов; в «Венецианском купце» нет знаменитых «шекспировских» страстей, но ведь в принципе-то у Шекспира они имеются и именно ему принадлежат по авторскому праву, так что можно извлекать их откуда угодно, и куда угодно перемещать, и генерировать на ровном месте без зазрения совести.

«Купец» не «Гамлет». Работа над ним - это, по всей вероятности, девяносто восемь процентов чернового труда и максимум два - чистого творческого удовольствия. Расплывчатый, вялый сюжет. Житейские вещи, не доступные сегодняшнему пониманию. Например, отношения Антонио и Бассанио - подозрительная и двусмысленная, по нынешним меркам, привязанность взрослого мужчины к юному мальчику. Попробуй объясни сценическими средствами, что, мол, во времена Возрождения существовал культ дружбы, и она даже якобы котировалась выше любви... «Ну да, ну да», - недоверчиво протянет зритель и останется при своем. То есть при упорных мыслях о голубизне и бисексуальности. Нельзя сказать, чтобы у Житинкина этот момент отсутствовал. Во всяком случае, его Бассанио (Андрей Ильин) не иначе как на коленях извиняется перед Антонио (Александр Голобородько) за свою острую потребность жениться на богатой наследнице...

И, наконец, главный камень преткновения - плотность слова "жид" на страницу текста. Немудрено, что «Венецианский купец» не шел на российской сцене с 1918 года. Режиссер, рискнувший взяться за эту пьесу, оказывается между двух огней: и евреям неприятно, и антисемитам противно. Пока шли репетиции и премьера брезжила в нереальном свете, расхрабрившийся Житинкин обещал выслать пригласительные билеты Баркашову и Макашову. После первого показа на публике, когда из зала раздалась оскорбительная реплика, выбившая из колеи Михаила Козакова - Шейлока, Житинкина потряхивала нервная дрожь, и он молил всех богов, чтобы официальная премьера обошлась без скандала. Что касается свастики, обнаруженной на афишной витрине, то здесь особого морального ущерба никто не понес, и техперсонал театра осуществил удаление графити при помощи чисто гигиенической процедуры.

Премьера вопреки опасениям режиссера чрезвычайными ситуациями омрачена не была, - видимо, количество сумасшедших в Москве ограничено. Хотя повод для нездорового возбуждения «Венецианский купец» Житинкина, безусловно, предоставляет. Уже выбор исполнителя на роль Шейлока говорит об очевидном «подсуживании» еврею-ростовщику в ущерб «положительным» героям самой конъюнктурной шекспировской пьесы.

Точнее, не Житинкин выбрал Козакова, а сам Козаков избрал и героя, и пьесу, и режиссера, и театр. О своем желании сыграть Шейлока МихМих еще из Израиля писал Марку Захарову. И Захаров, также упражняясь в эпистолярном жанре, вежливо ответствовал, что постановку «Венецианского купца» считает для себя нецелесообразной. Прошло несколько лет, Козаков вернулся в Москву; потом еще несколько лет, и Андрей Житинкин позвал его в совсем другой спектакль, а МихМих выложил карты на стол и твердо сказал: «Хочу Шейлока». Житинкин как человек молодой и разумный спорить не стал.

Этот «Венецианский купец» держится на Козакове. На его силе, стати, страсти, на знании о народе, к которому сам принадлежит, всего - и хорошего, и дурного. В мире сотовых телефонов (злоупотребление ими утомляет - прием оправдан раза три, а используется раз двадцать), офисной мебели, микрофонов и телекамер; в мире кожаных штанов и кедов на огромной платформе, игры «Угадай ларец» с Порцией (Евгения Крюкова) в роли приза, шоуменов и воображаемых речных такси, которые «проносятся» по реальной водной глади, обдавая пешеходов настоящими брызгами, в мире, где молодежь, развлекаясь, запускает в молящегося иудея пивной банкой, - в этом мире ветхозаветный Шейлок возвышается, словно скала среди морской пены.

На макушке у Козакова кипа, на лице - рыжая щетина. Далее следуют вполне интернациональные и светские облачения: элегантный костюм, домашние лохмотья, милитаристская форма с высокими шнурованными ботинками... Шейлок тоже не отрывается от мобильника (две девочки тинэйджерского возраста обсуждали в антракте: неужели во времена Шекспира действительно были сотовые телефоны? Существование обычной телефонной связи у них сомнений не вызывало), звонит на биржу (Козаков не поленился пересчитать шекспировские три тысячи дукатов по сегодняшнему курсу, получился почти миллион долларов), хранит деньги в металлических сейфах, охраняемых откровенно криминальными типами (Ланчелот - Алексей Макаров), и, однако, он вне времени, он принадлежит вечности. Вечности же принадлежат его обида, боль и гнев. Козаков недаром на русском, понятном залу языке читает псалом Давида. Вопль народа к своему Господу, смиренная и горькая укоризна за слишком несчастливую судьбу Шейлок, потребовавший за неуплату долга фунт мяса должника, конечно, смирением не отличается, но ведь он и не пророк, а всего лишь человек...

При этом Козаков, отчасти противореча Шекспиру, играет трагедию не человека - целого народа, которому, кстати, другие жизненные пути, кроме торговли и ростовщичества, в Европе были заказаны. Он играет то состояние духа, когда мирное разрешение конфликта уже невозможно. Он играет пружину, сжатую до упора и теперь со страшной силой летящую в лицо обидчику Он выходит за пределы вечного «еврейского вопроса» и демонстрирует, какими непоправимыми последствиями обязательно чревато долгое унижение отдельно взятого человека или отдельно взятого народа.

Шейлок жаждет лишить Антонио жизни, и это страшно. А Антонио требует от суда, чтобы поверженного и посрамленного Шейлока немедленно обратили в христианство, и зал начинает хохотать, словно услышав вопиющую, неприличную глупость. Мы можем гордиться этим смехом. Оказывается, по уровню терпимости и широте взглядов среднестатистический москвич уже обогнал Шекспира...

Шейлок не выдерживает последнего удара. Он падает замертво. На этом настаивал Козаков. Смерть - благодеяние, оказанное герою не автором пьесы, но создателями спектакля. Шейлок вел достойную игру, и проиграл, и не просил пощады. Столкнулись две жизненные философии, два искренне заблуждающихся человека, но один из них жив и богат, а другого больше нет, и потому в финале на авансцене замерли пригорюнившийся Антонио и сбежавшая любимая рыжекудрая дочка Шейлока Джессика (Наталья Громушкина) с зажженным семисвечником в руке. Здесь нет правых. Здесь все виноваты. Но возможность покаяться остается только у живых.

Жанр: Комедия

Перевод Т. Щепкиной-Куперник
Сценическая редакция театра

«Шейлок» - театральное сочинение по Шекспиру в жанре комедии на одну из самых актуальных тем современного мира - человеческой непримиримости во всех ее проявлениях: расовых, религиозных, социальных…

Постановку осуществил один из самых известных интерпретаторов Шекспира - грузинский режиссер Роберт Стуруа. Каждая работа Стуруа - своего рода открытие: драматурга, театральной эстетики, актеров. И в этом спектакле нет ничего традиционного: действие переносится в современность со всеми ее проблемами и больными вопросами, и ведут его два героя, Шейлок и Антонио.

Шейлока, еврея-ростовщика, который в качестве платы за просроченный вексель требует фунт человеческого мяса, играет один из самых обаятельных артистов современного театра Александр Калягин. А роль благородного венецианского купца Антонио исполняет Виктор Вержбицкий. Их герои - антагонисты во всем: в религии, в мировоззрении, в выборе духовных ценностей.

Музыку к спектаклю написал постоянный соавтор Роберта Стуруа, знаменитый композитор Гия Канчели, а другой его постоянный соавтор, Георгий Алекси-Месхишвили, стал художником спектакля.

Продолжительность спектакля 2 часа 20 мин.
Спектакль идет без антракта

Режиссер	народный артист СССР Роберт Стуруа
Сценография и костюмы	Георгий Алекси-Месхишвили
Композитор	народный артист СССР Гия Канчели
Продюсер	Заслуженный деятель искусств России Давид Смелянский
Художник по свету	Андрей Тарасов
Педагог по сценической речи	Валерия Устинова
Действующие лица и исполнители:
Дож Венеции	народная артистка России Людмила Дмитриева
Принц Марокканский, жених Порции	заслуженный артист России Владимир Скворцов
Принц Арагонский, жених Порции	Заслуженный артист России Владимир Скворцов
Антонио, венецианский купец	народный артист России Виктор Вержбицкий
Бассанио, его друг	заслуженный артист России Алексей Осипов
Друзья Антонио и Бассанио:
Саланио	заслуженный артист России Владимир Скворцов Григорий Старостин
Салерио	заслуженный артист России Сергей Плотников
Грациано	Евгений Токарев

Лоренцо, влюбленный в Джессику	Александр Жоголь
Шейлок, богатый купец	народный артист России

Галина Ребель

Посрамление Шейлока

в спектакле Театра-Театра «Венецианский купец»

Театр-Театр предъявил очередной вариант осовремененной классики в постановке Романа Самгина.

Сам по себе перенос действия из одной эпохи в другую, как известно, не хорош и не плох - все зависит от того, как и зачем это сделано. В данном случае вопросы как? и зачем? обостряются спецификой материала, ибо театр взялся за пьесу с очень тяжелым и сложным уже на момент своего создания историко-культурным андеграундом, который многократно утяжелен и осложнен событиями последующей европейской истории, особенно истории XX века, в том числе в советском изводе. Именно поэтому «Венецианский купец» редко ставится на русской сцене.

Разумеется, Шекспир не несет никакой ответственности за исторические катаклизмы, и вообще «Венецианский купец» - вроде бы комедия, а комедии не только дозволено, но и положено облегчать жизненное бремя его веселыми интерпретациями.

О чем пьеса?

О купце Антонио, который ради друга Бассанио попал в кредитную западню к коварному и алчному жиду Шейлоку, о природном дворянине Бассанио, об их приятелях и возлюбленных, которые все вместе, своей верностью друг другу, а также умом и изобретательностью, сумели победить жестокого ростовщика и не только избавили Антонио от кровожадных посягновений, но и лишили презренного жида состояния и приговорили его к насильственному обращению в христианство. А по ходу плетения своих нечестивых замыслов Шейлок лишился и единственной дочери, которая сбежала из родительского дома-ада, осчастливив избранника не только собой, но и отцовскими драгоценностями.

В итоге добродетель торжествует, любовь и дружба вознаграждены сторицей, злодей повержен.

Почему это комедия?

Прежде всего по статусу героев, которые не относятся ни к государственной, ни к военной элите, соответственно героями трагедии быть не могут (таков жанровый канон эпохи), а кроме того, по условности большинства характеров, нарочитой искусственности перипетий и сюжетной заданности счастливой развязки.

Правда, при ближайшем рассмотрении все оказывается гораздо сложнее. Как писал в начале XX века историк литературы Л. Шепелевич, «Венецианский купец» примыкает к той категории пьес Шекспира, «которые, несмотря на внимательнейшее изучение, представляют собой много невыясненного и спорного, хотя самый текст не заключает ничего неясного или непонятного». Главным камнем преткновения оказался образ Шейлока: «Критика не успела даже прийти к соглашению, считать Шейлока трагическим или комическим лицом?»

Заметим: заглавного героя, венецианского купца Антонио никто не прочит на роль трагического персонажа, а вот в презреннейшем из презренных - еврее-ростовщике, затеявшем к тому же немыслимое дело против купца, - обнаруживается трагический потенциал. Шекспир!

Согласия по поводу Шейлока нет и по сей день.

Поэтому пьесу чаще всего осторожно и уклончиво называют драмой. А в замечательном фильме Майкла Рэдфорда (2004 г.) Шейлок в исполнении Аль Пачино - фигура безусловно трагическая.

Но Театр-Театр решил восстановить жанровую справедливость, однозначно объявив в программке: комедия . И поставил комедию, то бишь легкую, без национальных, социальных и нравственно-философских заморочек, современную вариацию шекспировского текста, - странным образом не почувствовав, не заметив, что текст сопротивляется: не упаковывается он в современные одежки, не вписывается в условно-космополитичное пространство, не стыкуется с профанно-эмансипированным поведением персонажей. Поперек всего этого уродливым диссонансом звучит однозначно оскорбительное в современном русском контексте и в пьесе именно в этой функции чаще всего выступающее многократное, назойливое, акцентированное - жид, жид, жид… Слово-плевок, слово-отторжение, слово-клеймо: другой, чужой, плохой, недостойный, непристойный.

Однажды, правда, оно сопровождается ласковым эпитетом, которым Антонио одаривает Шейлока за готовность дать кредит не под проценты, а под фунт его, антониева, мяса, не догадываясь, чем это для него может обернуться:

Мой милый жид. Он к вере христианской

Наверно обратится: что-то стал

Он слишком добр.

В этом благодушном контексте тем более очевидно, что, с точки зрения говорящего, доброта - исключительно христианское качество, а жид (иудей), якобы ее проявивший, всего лишь подает надежды перестать быть жидом.

Злодейская природа Шейлока еще до всех сюжетных перипетий очевидна даже его слуге Ланчелоту, который предпочитает переметнуться к хозяину-христианину и мотивирует это так:

Если повиноваться совести, то следует остаться у жида, моего хозяина, который - прости меня Господи - тоже из дьяволов; если я убегу от жида, то послушаюсь черта, который, с позволения сказать, уж настоящий черт. Нет сомнения, что жид - воплощенный сатана, и, говоря по совести - моя совесть - жестокая совесть, коли советует мне оставаться у жида. Черт дает мне более дружеский совет. Я бегу, черт. Мои пятки к твоим услугам.

Показательный монолог: «жестокая совесть» все-таки тревожит Ланчелота, однако заговоривает-утаптывает он ее тем, что жид - «из дьяволов», «воплощенный сатана», а значит, относительно него дозволено даже то, на что подбивает черт.

Интересно, что для отца Ланчелота хозяин его сына - «господин жид», а для самого Ланчелота - «сущий жид». Джессика фигурирует то как «восхитительнейшая жидовка», то как «дочь мерзкого жида», а выразив намерение прихватить перед побегом побольше червонцев, заслуживает от Грациано комплимент: «Клянусь я маскою - она прелестная и вовсе не жидовка».

Очевидно, что слово функционирует в пьесе во множестве значений: как социальное, национальное, религиозное определение, но более всего, чаще всего - как нравственная оценка: «сущий жид», «презренный жид», «жестокий жид», «мерзавец-жид», «паршивый жид», «собачий жид».

Между этим тяжело нагруженным зловещими смыслами словом-приговором и той космополитичной, богемно-вольготной атмосферой, в которой разворачивается действие спектакля, есть вопиющая несовместимость - историческая, этическая, эстетическая, стилистическая.

Слово-ключ в варианте Театра-Театра не открывает, а запирает на замок смыслы пьесы, ее подтексты и контексты. Это с одной стороны. А с другой стороны, вынутое из своего исторического обрамления, высвобожденное из временны х вериг, оно так легко и непринужденно, как само собой разумеющееся, перепархивает на сцене из уст в уста, что рискует так же бездумно пересечь границу, отделяющую сцену от зала, и стать достоянием зрителей, сначала в связи с увиденной премьерой, шутки ради, а потом и независимо от нее… Преувеличиваю? Накручиваю? Ну, если не хочется прислушиваться к «улице», можно, не выходя из дому, побродить по интернету, например, посмотреть комментарии к невиннейшему из недавних мероприятий - «Тотальному диктанту» от Дины Рубиной.

Подчеркну, во избежание недоразумений: я не предлагаю цензурировать и корректировать Шекспира. Но полагаю, что предложенная театром интерпретация не ложится на текст пьесы, переводит текст в чуждый ему регистр и создает невнятную содержательно и сомнительную в социо-культурном смысле ситуацию.

Тем, кому эти лексические наблюдения не кажутся существенными, а слово «жид» не режет слух, предлагаю обратить внимание на другие нестыковки, в том числе требующие хотя бы самой поверхностной историко-литературной осведомленности.

Когда Шекспир писал своего «Венецианского купца» (предположительно в 1596 году), в Англии уже триста лет не было евреев. Они были изгнаны из королевства в 1290 году и вернулись только в 1656-ом по вердикту Кромвеля. Изгнаны по совокупности своих провинностей: «христоубийцы», «нехристи», «сатанинское отродье», «кровопийцы»… Кстати, первые обвинения в ритуальном использовании крови христианских младенцев появились именно в средневековой Англии - заметим для несведущих, что иудаизм запрещает евреям употребление в пищу крови - крови животных, про человеческую и речи быть не могло, так что этот злонамеренно муссируемый миф является не просто и не только клеветой, но и изощренным издевательством над смыслом иудейского вероучения и его носителями; этот кровавый навет не раз на протяжении истории, начиная с 1247 года, опровергался главами католической церкви.

Но главным источником народной ненависти и катализатором погромов было занятие евреев ростовщичеством.

В средневековой Европе существовали законы, запрещающие евреям заниматься какой бы то ни было «цивильной» деятельностью: серьезной торговлей (мелкая уличная дозволялась), ремесленничеством, фермерством, запрещено им было землевладение.

За упорство в сохранении национально-религиозной идентичности приходилось платить социальным изгойством.

Что касается ростовщичества, то евреи в определенном смысле оказались к нему приговорены обстоятельствами. С одной стороны, собственный Закон запрещал им давать деньги в рост «своим» и позволял «чужим»: «Не отдавай в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо другого, что можно отдавать в рост. Иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост…» (Второзаконие: 23:19-20) . С другой стороны, в 1179 году III Латеранский собор запретил христианам под угрозой отлучения от церкви взимать процент за ссуду, ибо это противоречит духу Писания - то есть, в основе своей, того же самого Закона.

До этого момента ростовщичеством занимались представители всех народов, однако теперь, когда христианам это было запрещено, а экономические интересы требовали участия ростовщиков в обороте товаров и денег, эта «презренная» сфера была отдана на откуп изгоям - евреям, которые в Англии в статусе «королевских рабов» обеспечивали средствами не только корону, но и католическую церковь. Однако высокопоставленные должники, как водится, не щадили своих кредиторов и всякое народное недовольство канализировали в их сторону в виде погромных акций.

Что знал о еврее, еврее-ростовщике Шекспир? Он знал миф, согласно которому это исчадие ада было источником страданий, а иногда и смертельной опасности для правоверных. На основе мифа он и создает Шейлока, как, впрочем, и других своих героев берет из легенд, преданий и чужих текстов. Ни среди своих знакомых, ни среди зрителей он не рисковал никого лично обидеть, оскорбить, ибо среди них не было «жидов». Антисемитом Шекспир не был. Опираясь на демонизирующий евреев миф, он, тем не менее, создал неоднозначного героя, по поводу которого еще Пушкин писал: «Лица, созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы такой-то страсти, такого-то порока; но существа живые, исполненные многих страстей, многих пороков; обстоятельства развивают перед зрителем их разнообразные и многосторонние характеры. У Мольера Скупой скуп — и только; у Шекспира Шайлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен» . Более того, именно Шейлок, и только Шейлок в этой пьесе, как уже сказано, несет в себе трагический потенциал.

И еще один важный историко-литературный штрих: действие пьесы разворачивается в Венеции, где, в отличие от Англии, евреи в это время были. Но в качестве чужих - чужестранцев (это слово прозвучит в ходе суда над Шейлоком), несмотря на свою укорененность и отсутствие собственной страны! - они обречены были селиться исключительно в гетто, при выходе из которого днем обязаны были надевать опознавательные знаки - специальные головные уборы и желтые метки. Даже Шекспиру не дано было предвидеть, чем это обернется через столетия.

А вот театру, который ставит пьесу и тем более переносит ее действие в современность, невозможно уйти от многочисленных разнонаправленных параллелей, ассоциаций, аналогий и связанных с ними вопросов, которые возникают у мало-мальски подготовленного или просто склонного к задумчивости зрителя.

В упомянутом нами фильме Майкла Рэдфорда воссозданы исторические реалии - тот контекст, которого нет в самом произведении, вернее, там он дан опосредованно, преимущественно в монологах-упреках Шейлока, а в фильме уже в самом начале точными и лаконичными штрихами предъявляются необходимые объяснения происходящего.

Фильм начинается с публичной казни нарушителя закона, который давал деньги в рост; с изображения уличной толпы, в которой подвергаются оскорблениям люди в красных беретах; с плевка благородного Антонио в лицо Шейлоку, который, как показалось купцу, коснулся его, задел в толпе; со скрипа тяжелого засова на огромных воротах, отделяющих на ночь «чумных» обитателей гетто от «благородных» венецианцев.

И само чудовищное, невероятное условие, выдвинутое Шейлоком в качестве основания для заключения сделки, в фильме очень тонко обыграно. Разговор происходит в мясной лавке на фоне разделывания туш, с которых стекает кровь. Шейлок здесь покупатель, а Бассанио в этой «окровавленной» тесноте уговаривает его дать денег в долг под поручительство Антонио.

Разговор идет на фоне разделки мяса, и имя Антонио, которое для Шейлока звучит отнюдь не нейтрально, попадает в «мясной» контекст. К тому же, судя по виду и размерам того куска, который купил Шейлок, это сердце, - в сцене суда Шейлок выкажет намерение вырезать из груди Антонио кусок поближе к сердцу.

В разговоре с самим Антонио, к которому его приводит Бассанио, Шейлок не скрывает своих чувств и предъявляет просителю давно накопившиеся претензии:

Синьор

Антонио, припомните, как часто

На Риальто вы ругались надо мной

Из-за моих же денег и процентов.

Я это все всегда переносил,

С терпением плечами пожимая;

Терпенье же - наследственный удел

Всей нации еврейской. Вы меня

Ругали псом, отступником, злодеем, -

Плевали мне на мой кафтан жидовский,

И это все за то лишь, что своим

Я пользуюсь. Теперь, как видно, помощь

Моя нужна - ну, что ж! вперед! и вы

Приходите ко мне и говорите:

«Шейлок, нужны нам деньги». Это вы

Так просите, вы, часто так плевавший

Мне в бороду, дававший мне пинки,

Как будто псу чужому, что забрался

На ваш порог. Вам нужны деньги. Что ж

Мне следует ответить? Не сказать ли:

«Да разве же имеет деньги пес?

Разве же возможно, чтоб собака

Три тысячи дукатов вам дала?»

Иль, может быть, я должен низко шляпу

Пред вами снять и тоном должника,

Едва дыша, вам прошептать смиренно:

«Почтеннейший синьор мой, на меня

Вы в среду прошлую плевали,

В такой-то день вы дали мне пинка,

В другой - меня собакой обругали;

И вот теперь за ласки эти все

Я приношу вам столько-то и столько».

Антонио ничуть не раскаивается, по-прежнему не церемонится и повторяет свои оскорбления:

Я и теперь готов тебя назвать

Собакою, и точно так же плюнуть

В твое лицо, и дать тебе пинка.

Когда взаймы ты дать согласен деньги,

Так и давай - не как друзьям своим...

Ну, видано ль, чтоб дружба заставляла

Друзей платить проценты за металл

Бесплоднейший! Нет, как врагу скорее

Ты деньги дай, чтоб, если в срок тебе

Он не отдаст, ты мог, не церемонясь,

С него взыскать.

Вот тут-то и возникает предложение, рожденное взаимной ненавистью и оформленное в соответствующее условие под впечатлением только что бывшей перед глазами Шейлока картины мясной лавки:

…вы на простой расписке

Подпишетесь, и так, для шутки, в ней

Напишем мы, что если не внесете

В такой-то день, в таком-то месте мне

Ту сумму всю, которая в расписке

Означится, то неустойкой с вас

Фунт вашего прекраснейшего мяса

Послужит мне. И буду властен я

Там вырезать его, где пожелаю.

Примечательно, что Антонио действительно воспринимает это как шутку и, более того, как добровольный отказ Шейлока от презренного обычая сдирать проценты:

Что ж, я не прочь! Под векселем таким

Я подпишусь и объявлю, что жид

Безмерно добр.

В пьесе, в отличие от фильма, мясной лавки нет. Но внутренняя логика, психологическая мотивировка возникновения дикого условия кредита есть - она подсказана оскорблением, которое Шейлоку многократно бросал Антонио: если Шейлок собака, то собака питается кусками мяса.

Шутит ли Шейлок? Нет, не шутит - насмехается. Издевается. У Шейлока есть своя мера должного и невозможного. Да, он берет проценты и считает это справедливым способом ведения коммерческих дел. Справедливость - по крайней мере, необходимость - этой меры подтверждена всей последующей экономической историей человечества, и читателям-зрителям не мешало бы вспомнить, что все они - кредиторы и/или должники.

«Фунт мяса» в этом контексте - его, Шейлока, наглядная демонстрация спесивому венецианцу того обстоятельства, что он берет всего лишь проценты, то есть соразмерную плату за денежную услугу деньгами же, в то время как за иные услуги, и даже безо всяких услуг, а просто за «низкое» происхождение, приходится платить жизнью.

Позже, на суде, он приводит именно такой пример, бросая в лицо своим противникам обвинение, которое они не слышат, игнорируют:

Обдумайте вы вот что: есть немало

У вас рабов; а так как вы себе

Купили их, то наравне с ослами,

Собаками и мулами людей

На рабские, презренные работы

Вы гоните. Скажи теперь я вам:

«Пустите их на волю; пожените

Их на своих наследницах. Зачем

Под ношами тяжелыми потеют

Несчастные? Пускай постели их

По мягкости не уступают вашим;

Пусть блюда те, что кушаете вы,

Их неба услаждают». Вы на это

Сказали б мне «Рабы все эти нам

Принадлежат». Ну, так и я отвечу:

«Тот мяса фунт, которого теперь

Я требую, мне очень много стоит;

Он мой, и я хочу иметь его».

Благородные венецианцы не видят в рабах людей и не понимают логику Шейлока - ибо подобная зрячесть дается не только природным умом, но и многовековым национальным опытом жидовства-изгойства.

Злая, издевательская шутка Шейлока превратилась в кровожадное намерение, после того как у него самого, можно сказать, вырезали сердце.

Вот как это выглядело со стороны, глазами одного из его противников:

Я никогда еще

Не видывал такой ужасной, странной,

Помешанной, нелепой, дикой страсти,

Как у жида собачьего, когда

По улицам неистово вопил он:

«О, дочь моя! Дукаты! Дочь моя!

Ушла с христианином! О! дукаты,

У христиан добытые! Закон,

Правдивый суд, отдайте мне дукаты

И дочь мою! Мешок - нет, два мешка

С дукатами и за моей печатью,

С дукатами двойными - дочь моя

Украла их. И дорогие камни -

Два дорогих, два богатейших камня

Украла дочь. Правдивый суд, сыщи

Девчонку мне - у ней мои дукаты

И камни драгоценные!»

Мы не видели тот страшный для Шейлока момент своими глазами - мы видим результат: одержимого идеей мщения человека, который, вопреки рассказу Соланио (здесь акценты явно расставлены так, чтобы ярость от материальных утрат перевешивала боль от потери дочери, гнев от ее предательства) и вопреки своей презренной ростовщической сути, отказывается на суде от многократного возмещения долга - ради мести.

Жажда мести и раньше жила в его душе, но теперь она завладела всем его существом, превратилась в род безумия, вытеснив остальные чувства.

Вы спросите, зачем предпочитаю

Трем тысячам дукатов мяса фунт

Негодного? На это не желаю

Я отвечать. Положим, что скажу:

«Такой мой вкус!» Ответ ли это будет?

Представьте вот, что крыса завелась

В моем дому и не дает покоя,

И я тому, кто отравит ее,

Хочу отдать дукатов десять тысяч.

Достаточен для вас такой ответ?

Есть многие, которые не любят

Смотреть на пасть раскрытую свиньи;

Другой готов при виде кошки просто

Сойти с ума; иной, волынки звук

Заслышавши случайно перед носом,

Никак мочи не может удержать.

Фантазия, страстей владыка, ими

Руководит и направляет их

Согласно с тем, что ей или противно,

Иль нравится. Теперь вот мой ответ:

Коль объяснить нельзя определенно

Причин того, что одному свинья

С открытым ртом противна, а другому -

Безвреднейший и нужный в доме кот,

А третьему - звук вздувшейся волынки,

И что они невольно платят все

Дань слабости такой неотвратимой,

И, сами будучи угнетены,

Гнетут других; так точно не могу я

И не хочу представить вам других

Причин, как та, что ненависть и злобу

Питаю я к Антонио, что он

Противен мне, и лишь из-за того я

Веду такой убыточный процесс

Против него. Довольны, вы ответом?

Освобожденный несчастьями от страха потерь, Шейлок закусил удила и с презрением мечет в своих судей метафорами, отыгрывая многажды слышанное в свой адрес оскорбление: паршивый пес , он готов в бешенстве рвать на части своего обидчика.

Противники Шейлока полагают, что жид всецело измеряется выгодой, только ею руководствуется. Они его не слышат и не учитывают всю меру его обиды, негодования, не принимают во внимание тот счет, который он им выставляет.

Вот разговор, который происходит до суда, но уже после бегства Джессики:

Саларино:

Я уверен, что если он просрочит, то ты не потребуешь его мяса. На что

оно годно?

Шейлок:

Для приманки рыбы. Если оно не насытит никого, то насытит мое мщение.

Он ругался со мной и принес мне убытку на полмиллиона; он смеялся над моими

потерями, над моими заработками, ругал мой народ, мешал моим торговым делам,

охлаждал моих друзей, разгорячал моих врагов - и все это за что? За то, что

я жид. Да разве у жида нет глаз? Разве у жида нет рук, органов, членов,

чувств, привязанностей, страстей? Разве он не ест ту же пищу, что и

христианин? Разве он ранит себя не тем же оружием и подвержен не тем же

болезням? Лечится не теми же средствами? Согревается и мерзнет не тем же

летом и не тою же зимою? Когда вы нас колете, разве из нас не идет кровь?

Когда вы нас щекочете, разве мы не смеемся? Когда вы нас отравляете, разве

мы не умираем, а когда вы нас оскорбляете, почему бы нам не хотеть ответить

На сцене компания молодых людей. Антонио (Олег Шапков) с белой звериной шкурой на плечах и подобием леопардовой шкуры под ногами, пребывающий, несмотря на эти признаки богатства, в какой-то мутной диванной тоске; суетливо-энергичный, приземисто-ухватистый Бассанио (Максим Новиков) в розовой шапочке, по форме похожей на кипу (?); самоуверенный, поселкового вида и ухваток соблазнитель Шейлоковой дочки Лоренцо (Семен Бурнышев); демонстративно и аффектированно предъявляющий свою сексуальную нестандартность Саларино (Алексей Каракулов)… Разнокалиберное одеяние этих персонажей щедро и демонстративно украшено крестами разных размеров и разной расцвеченности-броскости - совершенно в «новорусском» стиле.

Эта приблатненная тусовка в «Венеции» чередуется с реалити-шоу, транслируемым из «Бельмонта», где в манере и в духе бесконечных теле-игрищ происходит выбор жениха при помощи шкатулок с секретом. Девушки - богатая невеста Порция (Анна Сырчикова) и ее прислужница Нерисса (Любовь Макарова) - ведут себя, соответственно ситуации, гламурно и весьма раскованно. Претенденты на руку, сердце и состояние красавицы демонстрируют предписанную им глупость, дабы оттенить находчивость уже пленившего Порцию венецианца Бассанио.

Джессика (Светлана Бисерова), изображавшая перед отцом и ему в угоду послушницу и скромницу в очках и со скрипочкой, очень скоро обнаруживает строптивый нрав, сначала тайком покуривая в окно, а потом выбрасываясь из этого окна вместе с отцовскими драгоценностями прямо в объятия «крутого» Лоренцо.

Что тут делать, как тут выглядеть - стенать, обличать, грозить - шекспировскому Шейлоку с его запекшимися на сердце средневековыми обидами-страстями?

Михаил Чуднов выбирает единственно корректный в этой ситуации вариант и играет потерянного, нелепого человека, у которого есть какая-то своя, но явно устаревшая, заскорузлая правда, который вроде бы и нужен для обмена веществ в природе - хотя бы для осуществления финансовых операций, но со всеми своими речами-претензиями выступает как-то не к месту и некстати, и даже сам это, похоже, отчасти понимает, и потому неловок, неуклюж, смешон и комкает свои речи, так что некоторые из них почти низводятся в невнятное бормотание, но - вот ведь упрямец - твердит свое, всему и всем поперек, и путается под ногами приличных людей. Кстати, в начале спектакля, в микшированном и потому не очень внятном варианте, есть реминисценция из фильма Рэдфорда: Антонио, проходя мимо Шейлока и случайно коснувшись его, брезгливо отирает полу пиджака белым носовым платком.

К этому Шейлоку трудно относиться всерьез. К тому же публика всей атмосферой спектакля настроена на комическое развитие событий: она веселится, завидев «восхитительнейшую жидовку» с сигаретой в окне родительского дома, радуется побегу Джессики, смеется над Шейлоком, когда Соларино устраивает перед носом заскорузлого ортодокса демонстративно непристойную пляску. И даже когда Шейлок, уже во время суда, точит нож, которым намеревается вспороть тело должника, публика хихикает, потому что ну понятно же, что до кровопролития не дойдет, безумие будет прекращено, а безумец обуздан.

Надо сказать что обуздание, то бишь суд, (второе действие) выполнено в совершенно иной стилистике, нежели первая часть спектакля. Теперь на сцене царит строгость, даже элегантность, все действующие лица в единообразных серых костюмах, никакой вульгарной пестроты нет и следа, в позе и в поведении купца прорезается достоинство, с которым он готов принять наказание, венецианский дож демонстрирует выдержку, приверженность закону и в то же время гуманизм. Шейлок тоже внешне изменился, он снимает богемно-артистичный шарф, доминировавший в его одежде в первой части, и предстает, как и все остальные, в официальном костюме. В таком же облачении под видом юноши появляется здесь Порция, изображающая справедливого судью. В первом действии Анна Сырчикова являла собой этакую живую куклу Барби, в сцене суда психологический рисунок роли Порции-«Даниила» богаче, и актриса имеет возможность продемонстрировать искусство иронического перевоплощения.

Но если атмосфера первого действия Шейлоку еще давала шанс на фоне откровенной пошлости и измельчания нравов оказаться, пусть архаичным, нелепым и даже пугающим, но по-своему содержательным антагонистом членов разухабистой тусовки, то второе действие бесповоротно снижает образ, делает Шейлока окончательным и безнадежным «жидом», безумцем, одержимым кровожадной идеей, в то время как утратившие свои новорусские замашки венецианцы и бельмондцы демонстрируют не только изобретательность, сплоченность, преданность друг другу, но и вроде бы даже гуманизм по отношению к посрамленному врагу.

Публика удовлетворена: все хорошо закончилось, все влюбленные воссоединились, способствовавший счастью друга купец Антонио избежал смертельной опасности, его груженные товарами корабли благополучно достигли гаваней, а жид, проявивший себя во всей своей жидовской неприглядности, наказан, повержен и паршивым жалким псом валяется под ногами победителей, которые даже внимания на него больше не обращают.

По приговору суда Шейлок лишается не только большей части своего состояния, но и - с подачи Антонио (!) - отныне он должен перестать быть жидом и стать христианином.

Каково этому яростному носителю религиозно-национальной идентичности и в то же время страстному апологету юридического закона - он это демонстрирует на суде - принять такое решение и исполнить его (а не принять и не исполнить, в том числе в силу своей законопослушности, он не может), зритель не задумывается, потому что театр ему над этим задуматься не предлагает, веселым хороводом завершая «превосходнейшую историю о венецианском купце» и о «чрезвычайной жестокости еврея Шейлока» .

В фильме Рэдфорда на фоне безусловного финального торжества победителей возникает контрастный кадр: перед Шейлоком, одиноко и потерянно стоящим посреди пустой улицы, закрываются ворота гетто - теперь с другой стороны закрываются, он отлучен от соплеменников, чтобы навсегда остаться чужим и для тех, кто оказал ему «милость» крещения.

Не тот же ли это фунт мяса в другом варианте?

В пьесе Шекспира много коллизий, которые не нужно искусственно осовременивать, потому что они не переставали быть актуальными. Религиозная нетерпимость, национальная рознь, противостояние разных культурно-мировоззренческих систем; соотношение милосердия, справедливости и суровости наказания; правомерность и мера мщения; значимость строжайшего соблюдения закона для сохранения государства, соотношение закона и судебной казуистики; конфликт отцов и детей - все это про нас и про сейчас.

Но спектакль Театра-Театра скользит по поверхности шекспировской пьесы, не обременяя зрителя проблемами.

Постановщики сами себя поставили в положение незадачливых женихов Порции, которые по внешнему облику ларчика судят о его содержании. Они сделали легкую, бездумную комедию, не почувствовав, что пьеса налита свинцом (именно в свинцовом ларчике был спрятан портрет Порции!), что в данном случае жанровое определение «комедия», как, между прочим, и название «Венецианский купец», всего лишь надписи на крышке шкатулки, которую нужно открыть, чтобы понять содержание пьесы и увидеть ее подлинно главного, масштабного, трагического героя.

В самом начале спектакля Джессика, неуклюжий и неловкий подросток, извлекает из скрипки такие же неуклюжие, как она сама, дисгармоничные, режущие слух звуки, которые перебиваются прилетающей откуда-то извне щемящей музыкальной фразой еврейской мелодии (музыкальное оформление Татьяны Виноградовой).

Но мелодия - точнее, шекспировская симфония во всей своей сложной полноте - у театра не получилась, стилистически получился дивертисмент, а концептуально - аналог неумелых скрипичных потуг легкомысленной и неблагодарной дочери своего отринутого, поверженного отца.

Шепелевич Л.Ю. Венецианский купец. Предисловие к изд.: Шекспир В. Полное собрание сочинений / Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. 1, 1903. C. 420-431.

В этой статье мы опишем произведение "Венецианский купец". Краткое содержание написанной в Шекспиром пьесы начнем следующим образом. Антонио, венецианский купец, находится в беспричинной печали. Друзья его, Саланио и Саларино, пытаются ее объяснить несчастной любовью или беспокойством за корабли, груженные товарами. Однако оба этих объяснения отвергает венецианский купец. Краткое содержание продолжается появлением Бассанио - ближайшего друга и родственника Антонио, которого сопровождают Лоренцо и Грациано. Саланио и Саларино уходят. Грациано, балагур, старается развеселить Антонио, но это ему не удается. Купец говорит, что мир - это сцена, на которой у каждого есть своя роль, а роль Антонио грустна. Лоренцо и Грациано удаляются.

Бассанио просит у Антонио денег

Затем описывает разговор двух друзей Шекспир ("Венецианский купец"). Краткое содержание его следующее. Бассанио наедине со своим другом признается, что остался совсем без средств из-за своего беспечного образа жизни, а потому снова вынужден просить денег у Антонио для того, чтобы отправиться в поместье Порции, находящееся в Бельмонте. Порция - богатая наследница, и Бассанио страстно влюблен в ее добродетель и красоту, а также уверен в успехе сватовства. У Антонио нет наличных денег, но он предлагает своему товарищу найти кредит на его имя.

Порция и Нерисса обсуждают кандидатов

В Бельмонте тем временем Порция жалуется Нериссе, своей служанке, что не может по завещанию отца ни отвергнуть, ни выбрать сама жениха. Мужем ее станет тот, кто, выбирая из трех ларцов (свинцового, серебряного и золотого), угадает, в каком из них находится ее портрет. Служанка начинает перечислять различных кандидатов - Порция высмеивает каждого из них. Лишь о Бассанио - воине и ученом, навестившем когда-то ее отца, девушка вспоминает с нежностью.

Договор Антонио с Шейлоком

Тем временем Бассанио в Венеции просит ссудить купца Шейлока 3 тысячи дукатов под поручительство Антонио на три месяца. Шейлок же знает о том, что все состояние его вверено морю. Он в разговоре с появившимся главным героем, которого ненавидит за презрение к ростовщичеству и к своему народу, напоминает ему о бесчисленных оскорблениях, которым подвергал его венецианский купец. Краткое содержание не будет описывать всех подробностей этой встречи. Так как Антонио без процентов дает взаймы, Шейлок, для того чтобы снискать дружбу с ним, также даст ссуду без процентов. Требуется лишь шуточный залог - это фунт мяса купца, который он может вырезать в качестве неустойки из любой части тела Антонио. Тот в восторге от доброты и шутки ростовщика. Бассанио же имеет дурное предчувствие и потому просит своего друга не заключать этой сделки. Однако Шейлок говорит, что от такого залога все равно ему не будет никакой пользы. А друг его напоминает, что корабли придут задолго до времени платежа.

Принц Марокканский прибывает в дом Порции для того, чтобы выбрать ларец. Он дает клятву, как требуют условия проведения испытания: не свататься в случае неудачи ни к одной из женщин.

Джессика убегает с Лоренцо

Ланчелот Гоббо, слуга Шейлока, в Венеции убеждает себя, что сбежит от хозяина. Он непрерывно балагурит, о чем упоминает в произведении "Венецианский купец" Вильям Шекспир. Ланчелот, встретив слепого отца, долго его разыгрывает, после чего рассказывает о своем намерении пойти в слуги к Бассанио, который известен щедростью. Тот соглашается взять на службу Ланчелота, а также поехать с Грациано в Бельмонт. Слуга в доме Шейлока прощается с Джессикой, дочерью своего бывшего хозяина. Они обмениваются друг с другом шутками. Джессика своего отца стыдится. Ланчелот вызывается передать тайно Лоренцо, возлюбленному этой девушки, письмо, в котором описан план побега. Джессика, прихватив с собой драгоценности и деньги отца, переодевшись пажом, тайно уходит с помощью Саларино и Грациано с Лоренцо. Грациано и Бассанио спешат отплыть в Бельмонт с попутным ветром.

Попытка принца Марокканского

Принц Марокканский в Бельмонте выбирает золотую шкатулку. По его мнению, драгоценный перл в другую оправу заключен быть не может. Однако в ней находятся назидательные стихи и череп, а не портрет возлюбленной. Принц удаляется.

Саланио и Саларино в Венеции потешаются над гневом Шейлока, который узнал о том, что дочь обворовала его и сбежала вместе с христианином. В то же время они обсуждают, что в Ла-Манше затонул один из кораблей, принадлежавших Антонио.

Выбор принца Арагонского

Новый претендент является в Бельмонт - принц Арагонский. Выбор его - серебряный ларец. Однако в нем находятся насмешливые стихи и изображение дурацкой рожи. После того как тот уходит, слуга сообщает, что прибыл молодой венецианец с богатыми подарками. Нерисса думает о том, что это может быть Бассанио.

Шейлок обещает исполнить условия договора

Саланио и Саларино обсуждают Антонио, понесшего новые убытки. Оба восхищаются добротой и благородством такого человека, как этот венецианский купец. Отзывы Саланио и Саларино об Антонио говорят о том, что они дорожат дружбой с этим человеком. Когда перед ними предстает Шейлок, сначала Саланио и Саларино издеваются над ним, после чего выражают уверенность в том, что, если и просрочит вексель Антонио, ростовщик его мяса не потребует. Шейлок в ответ говорит, что тот опозорил его, препятствовал делам Шейлока, разгорячал его врагов. Он обещает исполнить все согласно договору.

Джессика растрачивает состояние отца

Саларио и Саларино уходят. Появляется Тубал - еврей, которого посылал, чтобы найти дочь, Шейлок. Однако сделать этого тот не смог. Он лишь пересказывает Шейлоку слухи о мотовстве дочери. Отец в ужасе от понесенных убытков. Узнав, что Джессика обменяла на обезьяну подаренный ему покойной супругой перстень, Шейлок шлет дочери проклятье. Одно утешает его - слухи о том, что Антонио терпит убытки. Он твердо намерен на нем выместить свое горе и гнев.

Бассанио делает правильный выбор

Порция в Бельмонте уговаривает помедлить с выбором Бассанио. В случае ошибки она боится его потерять. Тот же жаждет немедленно испытать свою судьбу. Молодые люди, обмениваясь остроумными фразами, признаются в любви Приносят ларцы. Отвергает серебро и золото Бассанио, так как внешний блеск обманчив. Выбор его - свинцовый ларец. Открыв его, он находит портрет Порции, а также стихотворное поздравление. Бассанио и Порция готовятся к свадьбе, а вместе с ними - Грациано и Нерисса, полюбившие друг друга. Порция дает своему жениху перстень, а также берет клятву с него хранить это украшение как залог их взаимной любви. Подобный подарок делает и Нерисса Грациано.

Письмо Антонио

Приходят Лоренцо с Джессикой, а также посланец, привезший письмо, которое написал венецианский купец. Краткое содержание письма Антонио следующее. Тот сообщает, что погибли все его корабли, а сам он разорен, просрочен вексель ростовщику, и тот требует выплаты ужасной неустойки. В письме Антонио также просит своего друга не винить в его несчастьях себя и приехать для того, чтобы перед смертью увидеться с ним. Порция настаивает, чтобы Бассанио отправлялся немедленно на помощь Антонио, предложив любые деньги за жизнь своего друга Шейлоку. Грациано и Бассанио отправляются в Венецию.

Шейлок упивается жаждой мести, поскольку закон сейчас на его стороне. Антонио осознает, что нельзя его нарушить, поэтому он готов к своей неминуемой гибели. Мечтает купец лишь об одном - повидать перед смертью Бассанио.

Поступок Порции

Порция в Бельмонте поручает Лоренцо свое поместье, а сама удаляется вместе со своей служанкой якобы для молитвы в монастырь. Но на самом деле она намерена отправиться в Венецию. Слугу девушка посылает в Падую к Белларио, доктору права и своему кузену. Тот должен снабдить Порцию мужским платьем и бумагами.

Над Джессикой подсмеивается Ланчелот из-за принятия той христианства. Ланчелот, Джессика и Лоренцо обмениваются между собой шутливыми репликами. В них стремятся превзойти в остроумии друг друга эти герои пьесы "Венецианский купец". Цитаты из произведения весьма интересны. В пьесе есть несколько подобных сцен, изображающих остроумие героев в словесных поединках.

Судебный процесс

Шейлок наслаждается триумфом в суде. Ничто не может смягчить жестокости этого ростовщика - ни призывы к милосердию, ни предложения со стороны Бассанио оплатить в двойном размере долг. Шейлок ссылается в ответ на упреки на закон и упрекает в свою очередь христиан за то, что у них есть рабство. Судья просит посоветоваться с доктором Белларио перед вынесением окончательного решения. Антонио и Бассанио, герои произведения "Венецианский купец", содержание которого в кратком изложении вы читаете, пытаются друг друга подбодрить. Каждый из них готов собой пожертвовать. Входит писец, под видом которого скрывается переодетая Нерисса. Ссылаясь на нездоровье, Белларио в переданном ею письме рекомендует для ведения процесса своего молодого, однако очень умного коллегу - доктора Бальтазара (переодетая Порция). Девушка старается сначала умилостивить Шейлока. Получив отказ, она признает, что закон находится на стороне ростовщика.

Мудрость молодого судьи превозносит Шейлок. Антонио прощается со своим другом. Тот в отчаянии. Он способен ради него пожертвовать всем, даже своей супругой, лишь бы это спасло жизнь Антонио. Грациано со своей стороны готов к тому же. Но Шейлок лишь осуждает непрочность браков христиан. Он хочет приступить к делу.

Продолжает свое ("Венецианский купец"). Краткое содержание дальнейших событий судебного процесса следующее. "Судья" в последний момент останавливает Шейлока для того, чтобы напомнить о том, что он должен взять лишь мясо купца, при этом не пролив ни капли крови. К тому же взять его следует ровно фунт.

Если Шейлок нарушит данные условия, по закону его ждет жестокая кара. Тогда ростовщик соглашается на то, чтобы вместо этого ему выплатили тройную сумму долга. Но судья против, поскольку ни слова об этом не говорится в векселе. Шейлок готов получить лишь выплату долга, но снова - отказ. Кроме того, за покушение на гражданина республики по венецианским законам тот должен отдать половину достояния ему, а вторую направить в казну в качестве штрафа. Жизнь самого преступника зависит от милости судьи. Однако Шейлок просить о снисхождении отказывается. Тем не менее, жизнь ему сохраняют, заменив штрафом реквизицию. Антонио по великодушию отказывается от половины, положенной ему, с условием, что она будет завещана Лоренцо после смерти Шейлока. Провинившийся купец же должен принять христианство и все свое имущество завещать зятю и дочери. В отчаянии Шейлок согласен на все. Мнимые судейские в качестве награды выманивают перстни у одураченных мужей.

Джессика и Лоренцо в Бельмонте лунной ночью приказывают играть в саду музыкантам. Они готовятся к возвращению своих хозяев.

Сцена в саду

Следующая сцена завершает события произведения "Венецианский купец". Пьеса заканчивается разговором в саду. Нерисса и Порция сходятся там со своими мужьями ночью. Выясняется, что те утратили перстни. Жены говорят, что они были отданы женщинам. Мужчины же оправдываются, но все напрасно. Порция и Нерисса, продолжая розыгрыш, обещают разделить с судьей постель, только бы вернуть подарки. После этого они показывают перстни и признаются в розыгрыше. Антонио Порция дает письмо, в котором говорится, что все его корабли целы. Нерисса же дает Джессике и Лоренцо акт, по которому Шейлок передает им свои богатства. Все отправляются в дом для того, чтобы узнать там подробности приключений Нериссы и Порции.

Так заканчивает свое произведение "Венецианский купец" Шекспир. Пьеса эта весьма интересна. В кратком изложении мы ознакомили с нею читателя. Однако в нашу задачу не входит рассказ об особенностях такого произведения, как "Венецианский купец". Анализ его попробуйте провести самостоятельно.

ШЕКСПИР, "Венецианский купец".
Шайлок – два монолога.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
1й монолог
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Синьор Антонио, частенько, много раз
Ты на Риальто* попрекал меня
И деньгами, и ссудами моими:
Но молча я сносил недобрые наветы,
Ведь издавна их терпит наше племя.
Ты звал меня неверным, злой собакой,
И на Еврейский габардин** мой плюнул,
И все за то, что есть мое по праву.
Что ж, похоже, моя помощь тебе нужна:
Давай, тогда, ко мне пожалуй и скажи:
"Шайлок, мы в долг возьмем" - ты так скажи;
Ты, что харкнул на бороду мою
И пнул меня как пса приблудного
С порога своего: теперь ты денег просишь?
Что тебе сказать? Не должно ли ответить:
"Откуда у собаки деньги? Как дворняга может
Дать в долг три тысячи дукатов?", или мне
Поклон отвесить на манер холопский
И, едва дыша, шептать смиренно:
"Сэр достойный, ты в среду оплевал меня,
Ты пнул меня на-днях, в другое время
Назвал собакой, и за честь такую
Я денег столько одолжу тебе." ?

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

* мост через Grand Canal - место, где заключались сделки.
** мантия с капюшоном и широкими рукавами.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Spoken by Shylock, The Merchant of Venice, Act 1, Scene 3

Signior Antonio, many a time and oft
In the Rialto you have rated me
About my moneys and my usances:
Still have I borne it with a patient shrug,
For sufferance is the badge of all our tribe.
You call me misbeliever, cut-throat dog,
And spit upon my Jewish gaberdine,
And all for use of that which is mine own.
Well then, it now appears you need my help:
Go to, then; you come to me, and you say
‘Shylock, we would have moneys:’ you say so;
You, that did void your rheum upon my beard
And foot me as you spurn a stranger cur
Over your threshold: moneys is your suit?
What should I say to you? Should I not say
‘Hath a dog money? is it possible
A cur can lend three thousand ducats?’ Or
Shall I bend low and in a bondman’s key,
With bated breath and whispering humbleness, Say this;
‘Fair sir, you spit on me on Wednesday last;
You spurn’d me such a day; another time
You call’d me dog; and for these courtesies
I’ll lend you thus much moneys’?

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
2й монолог
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Примечание.

Действие большинства пьес Шекспира происходит за пределами Англии или в прошедшие времена, вероятно из-за цензуры и политической атмосферы правления королевы Елизаветы. Врядли Шекспир встретил при жизни хоть одного еврея, т.к. их изгнали из Англии еще в тринадцатом столетии и разрешили вернуться только через 400 лет; тем не менее, отношение к ним оставалось, мягко говоря, негативным, что и отразили произведения того времени, в частности, пьеса соперника Шекспира, драматурга Марлоу. Примечательно, что вплоть до начала двадцатого века на театральных афишах "Венецианского купца" изображался Шайлок с ножом в одной руке и весами в другой, а из шекспировской пьесы в английский язык пришло нарицательное слово shylock (и его производное shyster), означающее бессовестного и безжалостного дельца. По мнению автора статьи, в русском языке слово shyster ("шайстер" - пройдоха) превратилось в "шустрый" (большинство русских источников считает этимологию - происхождение - слова "шустрый" неопределенной, хотя некоторые выводят его из немецкого "Schuster" - сапожник).

Интересно было читать коментарии современных английских и американских Шекспировских актеров, продюсеров и т.п., в которых даже им трудно себе представить, как в такой обстановке, да еще в комедии, мог родиться такой трагический монументальный образ, каким является Шайлок (Shylock). Впервые за всю историю средневековья, Шекспир, хотя и вынужденый считаться с реалиями своего времени, показал в образе Шайлока, что евреи - не менее достойные люди, чем, например, христиане. Большинство шекспировских современников воспринимало лишь комедийный аспект произведения. Однако, является ли "Венецианский купец" комедией в полном смысле этого слова? Скорее это драма, или даже трагедия.

Пожалуй, ни одно произведение Шекспира не вызывает столько противоречивых мнений, как "Венецианский купец". Каждая новая театральная постановка или кинематографическая интерпретация пьесы обсуждается с пристрастием профессиональными и доморощеными критиками, организациями и широкой публикой. Многие убеждены, что Шайлок - отрицательный стереотип еврейского народа, но автор этой статьи считает суждения такого рода крайне поверхностными. Шайлок - не хитрый и жадный злодей, а любящий отец, добропорядочный и законопослушный житель Венецианской республики, пытающийся единственым доступным ему путем отстоять свое человеческое достоинство.
Конечно, Шекспир - гений, но, несомненно, он обладал и высокими моральными устоями, иначе он не посмел бы написать правду. Можно только добавить, что слова Шайлока по-прежнему актуальны в наше непростое время.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

САЛАРИНО:

Конечно, если он не вернет долг, ты не потребуешь его плоти. На что она тебе?

На наживку: если ни на что другое, то утолить жажду мести; он опозорил меня и перешел мне дорогу полмиллиона раз; смеялся над моими потерями, высмеивал приобретения, порочил мою нацию, расстраивал сделки, отвращал моих друзей, подогревал врагов; и все отчего? Я еврей.
Разве у еврея нет глаз? Разве еврей лишен рук, органов, размеров, чувств, привязаностей, страстей? Ест ту же еду, раним тем же оружием, болен теми же болезнями, исцелен теми же средствами, испытывает тепло и холод зимой и летом, как и христианин? Если нас уколоть, разве мы не кровоточим? если щекотать, разве мы не смеемся? если отравить, разве мы не умрем? и если причинить нам зло, разве мы не должны отомстить? Раз мы подобны вам в остальном, мы будем подобны вам и в этом. Если еврей причинит ущерб христианину, какова его участь? Отмщение! Если христианин нанесет ущерб еврею, каким должно быть наказание по христианскому обычаю? Воистину, месть. Я последую вашему злодейскому учению, и это будет тяжко, но я превзойду инструкции* !

~~~~~~~~~~~~~~~~~

* у Шекспира - "instructions"

~~~~~~~~~~~~~~~~~

Use - ссужать деньги под проценты (староанглийский)
usance - ссуда
usurer - ростовщик

Рецензии

А я -то думала, что габардин -совсем другая одежда:)) Мы у себя говорим также - Шейлок,(ударение на первый слог) т.к. это ближе фонетически к идиш... а не к английскому, но правомерно, думаю и то, и другое..Сегодня не было времени, но чуть позднее, хочется сравнить с чьим-нибудь переводом из знаменитых:)) Кто переводил? Маршак? Пастернак?:))

Лара, помните, когда-то в Союзе были габардиновые пальто? Габардином называлась материя. Я не проводил глубоких филологических изысканий, но думаю, что в данном случае существует прямая историческая связь между названием одежды и материалом из которого она была сшита.
Иногда приходится сталкиваться с неточностями других переводов. Я перевел Shylock согласно грамматике. Это не значит, конечно, что я сам непогрешим.
Что же касается переводов Маршака, Пастернака и др., то, к сожалению, их переводы далеко не всегда следуют шекспировскому оригиналу, и это не только мое мнение.
Спасибо за коментарий, с уважением,